Эта безумная Вселенная - Эрик Фрэнк Рассел

— Честь и хвала твоему зрению, Эл. Ты ведь был прав. Их действительно двое — один парень тащил на себе другого. — Молчание, затем: — Им неоткуда здесь взяться, кроме как с той спасательной космошлюпки. Жаль, что они не остались в ней, ведь мы засекли ее, когда она опускалась на поверхность планеты.

— Однако же на ее поиски у нас ушло десять дней, — донесся сверху голос пилота. — За такой срок у них лопнуло бы терпение, и они все равно ушли бы в джунгли. — Немного подумав, он заговорил снова: — Я по коротковолновику свяжусь с куполом — пусть они пришлют патруль, чтобы прочесать весь путь отсюда до космошлюпки. Если выжил кто-нибудь еще, то наверняка прячется в зарослях именно по этому маршруту.

— Что значит «кто-нибудь еще?» Эти двое мертвей мертвых. Жива только собака.

— Все-таки не мешает проверить.

— Дело твое.

Отойдя от аппарата, говоривший вернулся к своему напарнику.

— Этот громила скончался совсем недавно, — сказал тот. — Просто диву даешься, как ему удалось сюда добраться. Мы опоздали всего на несколько минут. А другой умер дней пять назад.

— Какого же черта он тащил на себе труп?

— Откуда мне знать? Может, он был его лучшим другом.

— Кто? Этот недомерок-китаеза? Не будь идиотом!

Никогда в жизни ничто не заставило его услышать тот голос.

«Все», — говорит он.

Его вели под клацанье ножных кандалов и дребезжание цепей, стягивающих запястья. Скованные лодыжки заставляли его нелепо семенить, что лишь забавляло охранников. Они понукали пленника двигаться быстрее, чем он мог. Кто-то из конвоиров указал ему на стул, стоящий возле длинного стола. Другой конвоир пихнул его с такой силой, что он с размаху рухнул на сиденье.

Дрогнувшая черная шевелюра да сморщенный от боли лоб — это все, что увидели захватившие его в плен. Потом он поднял свои светло-серые глаза и обвел взглядом стол. Глаза его были настолько бледными, что зрачки казались ледяными. Взгляд его глаз не был ни дружественным, ни враждебным; в нем не читалось ни покорности, ни злобы. Глаза оставались бесстрастными и совершенно холодными.

По другую сторону стола восседало семеро гомбарцев, и каждый глядел на пленника по-разному. Он без труда прочитал владевшие ими чувства: торжество, отвращение, удовлетворение, скука, любопытство, ликование и презрение. Расу, захватившую его в плен, можно было бы назвать человекообразной, но в том же смысле, в какой горилл именуют человекообразными обезьянами. На этом сходство гомбарцев и землян кончалось.

— Начнем, — сказал сидевший в середине гомбарец. Каждый третий из произносимых им слогов приходился на странный хрюкающий звук. — Тебя зовут Уэйн Тейлор?

Пленник молчал.

— Ты явился с планеты, называемой Землей?

Ответа не было.

— Давай не будем понапрасну тратить время, Паламин, — предложил гомбарец, что сидел слева. — Если он не хочет говорить добровольно, мы его заставим.

— Ты прав, Экстер.

Сунув руку под стол, Паламин извлек молоток. Боек молотка имел грушевидную форму; широкий его конец был сплюснут.

— Тебе понравится, если мы сейчас начнем ломать тебе пальцы и суставы?

— Нет, — признался Уэйн Тейлор.

— Весьма разумный ответ, — одобрил Паламин.

Он положил молоток на середину стола, так чтобы орудие пытки было видно пленнику целиком.

— Мы потратили немало времени на обучение тебя нашему языку. К этому дню даже ребенок смог бы в достаточной мере овладеть нашим языком, чтобы понимать вопросы и отвечать на них.

Паламин свирепо поглядел на Тейлора.

— Ты долго дурачил нас, симулируя необычайную тупость и медлительность в обучении. Но больше тебе не удастся нас обманывать. Теперь ты выложишь нам все.

— Добровольно или принудительно, но ты обязательно заговоришь, — добавил Экстер, облизывая тонкие губы.

— Верно, — согласился Паламин. — Начнем еще раз и посмотрим, сумеем ли мы обойтись без излишних жестокостей. Итак, тебя зовут Уэйн Тейлор и ты прилетел с планеты Земля?

— Я же сообщил об этом, еще когда меня брали в плен.

— Знаю. Но в то время ты плохо говорил на нашем языке, а нам надо, чтобы все наши вопросы были тебе понятны до последнего слова. Зачем ты совершил посадку на Гомбаре?

— Я уже двадцать раз объяснял вашему преподавателю, что это была вынужденная посадка. Мой корабль получил повреждения.

— В таком случае почему ты взорвал свой корабль? Почему не пошел с нами на открытый контакт и не попросил у нас помощи в ремонте?

— Любой земной корабль, совершивший посадку на враждебной планете, должен быть уничтожен его экипажем.

— Враждебной? — Паламин попытался изобразить на лице неподдельное удивление, но его лицо было слишком грубым инструментом. — Вы, земляне, ничего не знаете о нас. Так кто вам дал право считать нас враждебными?

— По прибытии сюда я оказался не в дружеских объятиях, а под обстрелом, — ответил Тейлор. — Вы охотились за мной целых двадцать миль, пока не схватили.

— Наши солдаты выполняли свой долг, — патетически заявил

Паламин.

— Не окажись они самыми вшивыми стрелками по эту сторону Лебедя, вам сейчас было бы некого допрашивать.

— Что такое Лебедь?

— Созвездие.[1]

— Кто ты такой, чтобы судить о наших солдатах?

— Землянин, — ответил Тейлор, словно этих слов было более чем достаточно.

— Мне это ничего не говорит, — с нескрываемым презрением бросил Экстер.

— Ничего, скажет.

Паламин продолжил допрос:

— Если бы власти Земли пожелали установить с нами дружественные отношения, они должны были бы послать к нам большой корабль с официальными представителями на борту. Что, разве не так?

— Я так не думаю.

— Это почему?

— Мы не рискуем большими кораблями и официальными представителями, не зная, как их встретят.

— А откуда вообще вам это знать?

— От космических разведчиков.

— Ага! — Паламин уставился на него с гордостью пигмея, поймавшего в западню слона. — Значит, ты все-таки признаешь, что являешься шпионом?

— Я являюсь шпионом только в отношении враждебных рас.

— Ошибаешься! — прорычал тип с квадратной челюстью, сидевший справа. — Здесь определения даем мы. Кем мы тебя назовем, тем ты и будешь.