Сицилиец - Марио Пьюзо

Когда его сын Сильвио вернулся с фронта социалистическим агитатором, Чезеро выгнал его из дома. Не потому, что был против его убеждений, а просто не желал подвергать опасности остальных членов семьи. Он не питал иллюзий насчет демократии или римских властителей. Поэтому и напомнил Тури Гильяно, что тот обещал заботиться о семье Ферра, и Гильяно старался уберечь Сильвио. А когда Сильвио погиб, Гильяно дал слово, что покарает убийц.

Ферра ни в чем не винил Гильяно. Он знал, что расстрел в проходе Джинестры глубоко потряс Тури и воспоминания об этом огорчали, мучили его. Жена, которая часами слушала рассказы Марии Ломбарде о сыне, говорила ему об этом. Как счастливо все они жили до того злополучного дня, когда в Тури выстрелил карабинер и он, вопреки своей натуре, вынужден был его убить. С тех пор было пролито много крови, но ничего не поделаешь — он должен был мстить за зло. Мария Ломбарде оправдывала все совершенные им преступления, все убийства, но стоило ей заговорить о событиях в проходе Джинестры, как голос ее начинал дрожать… Не мог ее Тури совершить такое злодеяние. Он поклялся ей в этом перед черной мадонной, а потом они обнялись и долго плакали.

И вот уже несколько лет Чезеро Ферра пытался проникнуть в тайну того, что же все-таки произошло в проходе Джинестры. Может быть, пулеметчики Пассатемпо действительно ошиблись и вели огонь под другим углом? Или Пассатемпо, известный своей ненасытной жаждой крови, перестрелял всех этих несчастных забавы ради? А может быть, все это было специально подстроено, чтобы навредить Гильяно? Что, если пулеметный огонь открыли какие-то совсем другие люди, не из отряда Гильяно, а подосланные, скажем, «Друзьями друзей» или одним из отделений Службы безопасности? Всех, кроме Тури Гильяно, подозревал Чезеро. Если допустить, что это было делом его рук, жизнь теряла смысл. Он любил Гильяно, как родного сына. На его глазах из мальчика Гильяно превратился в мужчину и ни разу не совершил подлого или зловредного поступка.

И вот Чезеро смотрел во все глаза и слушал во все уши. Он угощал вином тайных членов отряда, которых полковник Лука не засадил в тюрьму. Он ловил обрывки разговоров между «Друзьями друзей», из тех, кто жил в городке и время от времени захаживал к нему в таверну пропустить по глоточку и перекинуться в карты. Однажды он услышал, как они шутили между собой про то, что к дону Кроче явились Зверь и Дьявол, а вышли от него эти два старших человека тихими ангелочками. Ферра поразмыслил над этим и с безошибочной сверхинтуицией, свойственной сицилийцам, смекнул, в чем дело. Значит, с доном встречались Пассатемпо и Андолини. Пассатемпо часто называли Зверем, а Фра Дьяволо было разбойничьей кличкой Андолини. Зачем им понадобилось беседовать с доном Кроче в его доме в Виллабе, так далеко от лагеря Гильяно? Ферра послал к родителям Гильяно своего сына-подростка со срочным донесением, и через два дня ему была назначена встреча в горах. Он рассказал Гильяно о своих подозрениях. Лицо молодого человека оставалось бесстрастным — он лишь попросил Ферру поклясться, что тот будет молчать. Больше об этом не было сказано ни слова. И вот теперь, через три месяца, Гильяно снова вызывал его к себе — наверное, чтобы рассказать, чем дело кончилось.

Гильяно со своим отрядом забрался далеко в горы, вне досягаемости армии Луки. Чезеро Ферра отправился в путь ночью; в назначенном месте его встретил Аспану Пишотта, чтобы проводить в лагерь. Прибыли они туда только к утру и обнаружили, что их ждет горячий завтрак. На раскладном столе, покрытом скатертью, были расставлены серебряные приборы, и еда была превосходной. Тури Гильяно вышел в белой шелковой рубашке и рыжих молескиновых брюках, заправленных в начищенные коричневые сапоги; волосы у него были чистые, аккуратно причесанные. Никогда еще он не был так красив.

Отослав Пишотту, Гильяно сел с Феррой за стол. Почему-то ему было явно не по себе. Он церемонно произнес:

— Я хочу поблагодарить вас за доставленную информацию. Мы проверили ваши сведения, и теперь я знаю, что все было именно так. Это очень важно. Но я послал за вами, чтобы поговорить о другом. Я знаю: то, что я собираюсь сказать, удивит вас, но, надеюсь, не обидит.

Такого Ферра никак не ожидал.

— Я слишком многим тебе обязан, — вежливо сказал он, — чтобы обижаться.

Гильяно улыбнулся открытой искренней улыбкой — вот так же улыбался он, когда был совсем ребенком.

— Выслушайте меня внимательно, — сказал Гильяно. — Прежде всего я решил поговорить с вами. Если вы будете против, я сразу ставлю точку. Я говорю сейчас с вами не как начальник отряда; я обращаюсь к вам как к отцу Юстины. Вы сами знаете, что она красавица — наверно, у порога вашего дома болтается немало парней. И я знаю, как вы печетесь о ее добродетели. Должен признаться, я испытываю подобные чувства впервые в жизни. Словом, я прошу руки вашей дочери. Если вы говорите мне «нет», я больше не произнесу ни слова. Вы останетесь моим другом, а ваша дочь по-прежнему будет находиться под моей защитой. Если же вы говорите «да», тогда я спрошу у вашей дочери, как она к этому отнесется. В случае ее отказа будем считать, что разговора не было.

Чезеро Ферра был настолько застигнут врасплох этой речью, что лишь пробормотал:

— Я должен подумать, я должен подумать. — И надолго замолчал.

Когда же он снова заговорил, в его голосе слышалось глубочайшее уважение.

— Я хотел бы видеть тебя мужем моей дочери больше, чем любого другого мужчину на свете. И я знаю, мой сын Сильвио, пусть земля ему будет пухом, согласился бы со мной. — Тут он снова стал заикаться. — Единственное, что меня тревожит, — это безопасность моей дочери. Если Юстина будет твоей женой, полковник Лука непременно найдет повод упрятать ее за решетку. «Друзья» теперь тоже твои враги и могут ей навредить. А сам ты должен бежать в Америку, или тебя ждет смерть в горах. Прости за откровенность, но я не хочу, чтобы она так рано осталась вдовой. А кроме того, брак осложнит и твою жизнь, и это тревожит меня больше всего. Счастливый молодожен перестает замечать ловушки и не опасается врагов. Женитьба может стать причиной твоей гибели. Я говорю прямо, потому что уважаю тебя и люблю. Это ведь можно отложить и до лучших времен, когда ты будешь знать, что тебя ждет завтра, и сможешь разумно строить планы на будущее.

Он умолк, не спуская с Гильяно настороженного взгляда, желая убедиться, что не рассердил его.

Но Гильяно лишь понуро молчал. И Чезеро понял: так огорчиться может только влюбленный. Это его настолько поразило, что он порывисто воскликнул:

— Я же не говорю «нет», Тури.

Гильяно тяжело вздохнул.

— Я ведь и сам обо всем этом думал. План у меня такой. Я тайно женюсь на вашей дочери. Нас обвенчает аббат Манфреди. Здесь, в горах. В любом другом месте будет слишком опасно. Но я сделаю так, чтобы вы и ваша жена приехала вместе с дочерью и присутствовали на церемонии. Потом она пробудет со мной три дня, а после я отправлю ее к вам домой. Если ваша дочь овдовеет, у нее будет достаточно денег, чтобы начать новую жизнь. Так что о ее будущем можете не беспокоиться. Я люблю вашу дочь и буду беречь ее и заботиться о ней всю жизнь. Если же случится худшее, я обеспечу ее будущее. Но это, конечно, риск — связать свою жизнь с таким человеком, как я, и, как разумный отец, вы вправе не подвергать ее такому риску.