Абсолютно неожиданные истории - Роальд Даль

— Как угодно, — произнес мужчина. — Шуба ваша.

В этот момент неприятная мысль пронзила миссис Биксби.

— Скажите мне вот что, — проговорила она. — Если на моей квитанции не будет описания, как я могу быть уверена в том, что вы отдадите мне шубу, а не что-нибудь другое, когда я вернусь за ней?

— Я занесу соответствующую запись в книгу.

— Но у меня-то будет только номер. Поэтому вы можете вручить мне любую старую вещь, разве не так?

— Так вам нужно описание или нет? — спросил мужчина.

— Нет, — сказала она. — Я вам верю.

Мужчина написал «пятьдесят долларов» против слова «стоимость» в обеих частях квитанции, затем разорвал ее пополам вдоль проколотой дырками линии и нижнюю часть протянул через прилавок. Из внутреннего кармана пиджака он извлек бумажник и достал пять десятидолларовых банкнотов.

— Я беру три процента в месяц, — сказал он.

— Да-да, хорошо. И благодарю вас. Вы ведь будете бережно с ней обращаться?

Мужчина кивнул, но ничего не ответил.

— Положить ее обратно в коробку?

— Нет, не надо…

Миссис Биксби повернулась и вышла из ломбарда на улицу, где ее ждало такси. Через десять минут она была дома.

— Дорогой, — сказала она, целуя своего мужа. — Ты скучал по мне?

Сирил Биксби отложил вечернюю газету и взглянул на свои часы.

— Двенадцать с половиной минут седьмого, — сказал он. — Ты немножко опоздала, не так ли?

— Знаю. Эти кошмарные поезда. Тетушка Мод, как обычно, передает тебе привет. Ужасно хочу выпить, а ты?

Ее муж сложил газету аккуратным прямоугольником и положил ее на подлокотник своего кресла. Потом поднялся и подошел к буфету. Его жена стояла посреди комнаты, стягивая перчатки и внимательно наблюдая за ним. Сколько же ей ждать, думала она. Он стоял к ней спиной и, склонившись над мерным стаканом, время от времени подносил его близко к лицу и заглядывал в него, будто в рот пациента.

Какой он маленький после Полковника, просто смешно. Полковник огромный, щетинистый, рядом с ним чувствуешь, как от него исходит слабый запах хрена. Этот же маленький, опрятненький, костлявый, и от него вообще ничем не пахнет, разве что мятными леденцами, которые он сосет ради пациентов, чтобы дыхание было свежим.

— Смотри, что я купил, — сказал муж, поднимая стеклянный мерный стакан. — Теперь я могу наливать вермут с точностью до миллиграмма.

— Дорогой, как это разумно.

Нужно мне все-таки подумать о том, чтобы он иначе одевался. Словами не выразить, как смешны его костюмы… Было время, когда ей казалось, что они замечательны, эти пиджаки с высокими лацканами на шести пуговицах, теперь же они казались попросту нелепыми. Да и эти узкие брюки дудочкой. Чтобы носить такие вещи, нужно иметь особое лицо, у Сирила же ничего особенного в лице нет. Оно у него длинное и худое, с узким носом и немного выдающейся челюстью, и когда видишь его лицо торчащим над наглухо застегнутым старомодным пиджаком, вспоминаешь карикатуры Сэма Веллера.[37]Сирилу же, наверное, казалось, что на нем костюмы от Бо Браммела.[38]И пациенток в своем кабинете он неизменно встречал в незастегнутом белом халате, чтобы они могли увидеть под халатом его амуницию… Это явно должно было создать впечатление, будто он тоже немного пес. Однако миссис Биксби не проведешь. Все это оперение сплошной обман. Ничего-то оно не значит. Он напоминал ей стареющего ощипанного павлина, с напыщенным и самодовольным видом шествующего по траве… Иногда он был похож на какой-нибудь самоопыляющийся цветок вроде одуванчика. Одуванчик не нужно опылять, чтобы он дал семена, и все эти яркие желтые лепестки — пустая трата времени, хвастовство, маскарад. Как это биологи говорят? Бесполый. Бесполый одуванчик. Как и рои мошек, кружащиеся летом над водой, если уж такой пошел разговор. Невольно вспомнишь Льюиса Кэрролла, подумала миссис Биксби, — мошки, одуванчики и зубные врачи.

— Спасибо, дорогой, — сказала она, беря мартини и усаживаясь на диван с сумочкой на коленях. — А ты чем занимался вчера вечером?

— Остался в кабинете и приготовил несколько пломб. А потом привел счета в порядок.

— Слушай, Сирил, я думаю, тебе уже давно пора другим поручать делать за тебя черную работу. Это ниже твоего достоинства. Почему ты не заставишь техника готовить пломбы?

— Я предпочитаю делать это сам. И очень горжусь своими пломбами.

— Знаю, дорогой, и думаю, они просто замечательны. Это лучшие пломбы на всем свете. Но я не хочу, чтобы ты истязал себя. А почему Палтни не занимается счетами? Это ведь отчасти ее работа, не так ли?

— Она занимается ими. Но мне сначала приходится самому составлять на все расценки. Она не знает, кто богат, а кто нет.

— Прекрасное мартини, — сказала миссис Биксби, ставя свой стакан на столик возле дивана. — Замечательное.

Она раскрыла сумочку и достала носовой платок, будто собралась высморкаться.

— Кстати! — воскликнула она, увидев квитанцию. — Я забыла тебе кое-что показать. Я только что нашла это в такси. Тут есть номер, и я подумала, что это, наверное, лотерейный билет, поэтому оставила у себя.

Она протянула клочок плотной коричневой бумаги мужу, он взял его и начал тщательно осматривать со всех сторон, будто вызывающий подозрения зуб.

— Знаешь, что это такое? — медленно спросил он.

— Нет, дорогой, не знаю.

— Это закладная квитанция.

— Что?

— Квитанция, выданная в ломбарде. Тут есть и фамилия оценщика, и адрес — где-то на Шестой авеню.

— О, дорогой, я так разочарована. Я-то думала — выигрышный билет.

— Для разочарования нет причин, — сказал Сирил Биксби. — По правде, это весьма любопытно.

— А что тут может быть любопытного, дорогой?

Он начал объяснять ей в подробностях, что такое закладная квитанция, особо отметив то обстоятельство, что тот, кто является обладателем билета, имеет право требовать вещь. Она терпеливо слушала, пока он не закончил лекцию.

— Думаешь, стоит ее потребовать? — спросила она.

— Во всяком случае, стоит узнать, что это. Видишь, здесь стоит сумма в пятьдесят долларов? Знаешь, что это означает?

— Нет, дорогой, а что это значит?

— Это означает, что вещь, о которой идет речь, почти наверняка представляет собой что-то ценное.

— То есть она стоит пятьдесят долларов?

— Наверное, больше пятисот.

— Пятьсот долларов!