Лик Победы - Вера Камша

В ответ прозвучало нечто нечленораздельное, и Клелия двинулась вперед. Девица отчаянно пыталась преодолеть расстояние от двери до алатского ковра, на котором расположился Алва с двумя «пантерками», но ей не везло. Сначала Клелию шарахнуло о дверной косяк, потом она все-таки шагнула вперед, но почему-то оказалась на четвереньках у стола. Попыталась подняться, но смогла лишь сесть и разреветься в голос.

Алва вздохнул и снял со своего бедра лапку Латоны.

– Прошу меня простить, возникло дело, не терпящее отлагательства.

– Возникло? – София не собиралась выпускать добычу.

– Точнее, проснулось, – Рокэ ухватил Софию за запястья, и она непостижимым образом оказалась на руках сидевшего в кресле Луиджи. – Между прочим, мое отсутствие – не повод для лени.

Ворон рывком поставил ревущую в голос толстушку на ноги, обнял за талию и выволок из комнаты. У двери он оглянулся и подмигнул то ли разочарованным девицам, то ли капитану Джильди.

2

Его высокопреосвященство прихлебывал остывающую пакость и записывал то, что следует сделать в первую очередь. Записывал уже не для Рокэ, для себя, чтобы потом несколько раз перечесть темно-синие строки, убедиться, что они врезались в память, и сжечь, потому что даже подушка кардинала Талига не должна знать его мыслей.

Ночь выдалась удачной, давно он не загадывал так далеко. Что-то кардинал Талига успеет сделать сам, что-то сделают Алва и Савиньяк, им идти дальше, как ему самому пришлось идти дальше Георга, Диомида, Генриха, Алваро. Трое из четверых могли оказаться на троне, но и принц Оллар, и соберано Алва, и герцог Ноймаринен предпочли оставить корону законному наследнику. Тогда они были правы, теперь это невозможно. Время Олларов уходит вместе с эпохой Скал, наступает эпоха Ветра, эпоха Воронов…

Сильвестр дописал последнюю строчку, присыпал бумагу песком и потянулся к сложенным стопкой докладам. Из алатского посольства доносили, что к водворенным в отдаленный замок Альдо Ракану, его неунывающей бабке и Роберу Эпинэ прибавился Ричард Окделл. Что ж, пусть подышит горным воздухом, говорят, это полезно. После саграннской кампании Альберт Алатский срочно вспомнил о своем предке Балинте, заключившем с Талигом вечный союз. Надо полагать, после Фельпа алатец возлюбит северных соседей с еще большей силой. Вот пускай и пасет свою сестрицу с внучатым племянником. А заодно и Эпинэ с Окделлом.

Следующая новость пришла из Агариса. Новым магнусом Истины назван Симон Клавийский. О том, что прежний магнус и его ближайшие помощники дали обет молчания и удалились в подземные кельи, Сильвестр знал уже три месяца. «Истинники» умеют прятать концы в воду, но одним махом убрать пятерых высших орденских чинов слишком даже для них! Зеван исхитрился и узнал, что Клемент рехнулся. Неужто вздумал составлять гороскопы Алана Окделла и Эрнани Ракана? Это обстоятельство изрядно беспокоило его высокопреосвященство, но новых донесений на сей счет не приходило.

Заодно из Святого города доносили, что Дуглас Темплтон, Анатоль Саво, Рихард и Удо Борны собираются к сюзерену на осеннюю охоту. Если те, кто охотился за юным Окделлом, – люди со вкусом, они используют это обстоятельство. О том, что один из достойных молодых людей четвертый год проигрывает в кости золото Олларов, не знает даже Мишель Зеван, а уж Раканы тем более.

После Агариса – Сагранна… У его величества Бакны родился внук Алвана. Рокэ, надо полагать, будет в восторге. Дикари есть дикари – если любят, то от копыт до рогов. Нужно подсказать бакранскому послу, что в честь рождения королевских внуков дают приемы. Фридриху Манрику предстоит втолковывать козопасам тонкости этикета. Другого церемониймейстера это бы доконало, но у Леопольда сыновья крепкие, смерть от естественных причин им не грозит.

Сильвестр залпом допил творение Бенедикта, поморщился, стряхнул с высохшего плана песок, перечитал, остался доволен. Надор, Эпинэ, Придда, Дриксен, Кадана, Кагета, Бакрия, Ургот… Вроде он ничего не забыл. Его высокопреосвященство с довольным видом потянулся, подошел к камину, комкая бумагу, за которую император Дивин отдал бы парочку провинций. Разумеется, не своих. Что-что, а объедать соседей павлины умели не хуже саранчи, причем чужими зубами. Победи Алиса, Талига уже бы не было, а было бы обгрызенное с двух сторон недоразумение, пляшущее под гайифскую дудку.

Смятое в комок будущее полетело в черно-красную пасть, взметнулся огненный язычок, и тайны исчезли. Сильвестр ухмыльнулся и потянулся к корзинке с еловыми шишками – вид танцующего огня его всегда успокаивал, – но корзина ушла куда-то в сторону, пол задрожал, превращаясь в ренквахскую трясину, а в грудь словно бы саданули тупым колом. Проклятый шадди!..

3

В голове у Луиджи шумело, красотка на коленях требовала внимания, взлохмаченные, пахнущие розами кудри лезли в глаза, в нос, в рот. Молодой человек так и не понял, откуда у него на коленях взялась чернявая «пантерка». Та самая, что сдирала с себя одежду, выискивая пауканов. На сей раз бордонка и вовсе была в чем мать родила, не считая раскачивающихся серег. Джильди попытался спихнуть девицу с колен, но зловредная брюнетка извернулась, обхватила его руками и принялась осыпать поцелуями. Капитан сдался: сначала он ответил на поцелуй, потом позволил чужим горячим рукам забраться под рубашку.

Под носом у Луиджи возник бокал с вином, «пантерка» что-то шепнула и засмеялась, он не понял, но тоже засмеялся, отпил, попытался напоить красавицу из губ в губы. Получилось, но не с первого раза. Они оба были залиты красным вином, словно кровью. София – так, кажется, ее звали – принялась слизывать вино с груди Луиджи.

Сзади раздался стон, и еще, и еще… Валме и, как же ее, их… София фыркнула, как рассерженная кошка, и с силой толкнула своего кавалера в грудь. Капитан Джильди упал на спину, перед глазами сверкнули и рассыпались осколками желтые звезды. София оказалась сверху, по ее плечу стекали багровые струйки, одна серьга куда-то делась.

– Упрямец, – выдохнула «пантерка», – но тем лучше…

Ответить Луиджи не успел, равно как и решить, лучше это или хуже. Плотина была прорвана окончательно и бесповоротно. «Пантерка» то кусалась и царапалась, то мурлыкала… Делал ли он ей больно? Кто знает, он был слишком пьян, и он не любил прилипшую к нему женщину. Не любил, но хотел, а она хотела его. Или не его, но рядом оказался именно капитан Джильди. Они не были друг другу ничем обязаны, а ночь святого Андия, или древние Ундии, существовала для одного. Чтобы вспомнить, что ты жив и что живым дозволено многое.

Несколько раз они возвращались к столу, даже не пытаясь что-то на себя набросить. Возвращались, чтобы выпить и наговорить глупостей другим. София куда-то делась, во всяком случае, под руками у Луиджи оказались рыжие кудри. Как звали их обладательницу, капитан позабыл, но обошлось без разговоров. Девица изгибалась, заламывала руки, причитала, орала, хихикала, имя ей было не нужно, как и ему. Да и были ли они людьми в эту ночь? Свечи догорали, искать новые никто не стал. Откуда-то вынырнул Алва, герцог пил прямо из бутылки и смеялся, его плечо было искусано в кровь. В наступавшей тьме кружились разноцветные искры, кто-то кричал, что-то звенело, ковер, на котором они лежали теперь уже вшестером, медленно колыхался. И это был не ковер, а палуба «Влюбленной акулы». Стояла глубокая ночь, безлунная, но звездная. Луиджи смотрел на небо, силясь вспомнить, как называется повисшая над горизонтом лиловая звезда, но не мог, и это было очень плохо.