Право на месть - Александр Мазин

Журчание в унитазе сменилось шумом душа. Ласковин одобрительно хмыкнул: он не любил нечистоплотных.

В холодильнике нашлась кое-какая еда. Андрей вскипятил воду, заварил чай, размешал в кипятке ароматный хорватский супчик.

Женщина все еще мылась. Ласковин забеспокоился, заглянул в ванну. Сквозь полиэтиленовую занавеску был виден силуэт стоявшей под душем Гали.

– Поживей,– велел Ласковин и ушел на кухню. Шум душа тут же стих.

– Зеленое полотенце! – крикнул Андрей.

Не хватало еще, чтобы эта дрянь вытиралась тем же полотенцем, что и Наташа.

Ласковин открыл балконную дверь – воздух в комнате был тяжелый, затхлый. Но и на улице он был не лучше. Смог. Серость накрапывающего дождя. Впору электричество зажигать.

Шлепанье влажных ступней.

Ласковин обернулся. Оглядел свою пленницу. Чуть получше. Хотя лицо кошмарно распухло, но фигурка – вполне аппетитная.

Ласковин вспомнил, как эта женщина склеила Федю, а потом попыталась соблазнить Юрку. Пожалуй, возьмись она за него, Андрей не стал бы отказываться. Правда, и потакать ей тоже не стал бы. Что там ребята говорили насчет колдовства? Колдуньи – можно сказать, его профиль. Ласковин усмехнулся. Он ухитрился забыть, что испытал, проснувшись после той ночи у Антонины.

Взгляд его прищуренных глаз еще раз прошелся по телу Гали, и женщине показалось, что он видит ее кожу сквозь влажную одежду. Какой страшный! Галя съежилась. Сжала коленки. Если он попытается ее изнасиловать – она выбросится из окна! Нет. Не сможет. Он раздавит ее своей волей.

Гале Ласковин казался отлитым из раскаленного металла. Он горел! Если он прикоснется к ней с вожделением, кожа ее лопнет, как если бы это был раскаленный добела железный прут.

Ей хотелось бежать без оглядки, но она не смела даже попятиться. Еще немного, и зубы опять начнут выбивать дробь.

Ласковин видел, что женщина боится, и это ему нравилось. Когда придет время, достаточно будет лишь прикрикнуть, и она сделает все, что скажет Ласковин. Да, это хорошо, потому что не может же он обрабатывать женщину так, как засранца Гужму.

– На кухне – еда,– сказал он.– У тебя пять минут.

Женщина тут же исчезла.

Ласковин вздохнул.

Вчера у него был неприятный разговор с Наташей.

Нет, они не ссорились.

«Ты изменился,– сказала ему Наташа.– К худшему. Никого не любишь».

«Люблю,– возразил Андрей.– Тебя!»

«Пока – да,– согласилась Наташа.– Пока…»

Им было плохо друг без друга.

И вместе – тоже плохо. Что-то происходило между ними, копилось, как талая вода в засорившемся колодце.

Галя вошла в комнату. Ласковин спиной ощутил ее присутствие. Должно быть, пять минут уже истекли. Что ж, надо приковать ее на старое место и отправляться. Время, время!

Ласковин повернулся. По лицу женщины трудно было что-то определить, слишком асимметрично оно стало, но нюх подсказывал Ласковину: пленница что-то задумала. Колдовство? Что ж, придется последить за своими чувствами и прочим. Теперь Ласковин в общем представлял, как это делается и чем пахнет.

– Поела?

Робкий кивок.

– Сядь,– Ласковин указал на пенопленовый коврик.

Галя присела, придерживая рукой юбку, чтобы прикрывала хотя бы верхнюю часть бедер.

Страх прыгал в ее правом, незаплывшем глазу. И что-то еще. Кроме страха.

Ласковин не стал забивать себе голову подозрениями. Что может сделать ему женщина?

Он потянулся за цепью…

И кожей, затылком уловил опасное движение воздуха.

Еле успел увернуться. Лезвие ножа, нацеленного в его шею, прошло практически впритирку.

Андрей перехватил узкое запястье, сжал, и нож упал на пол.

Хороший нож. Острый. Ласковин любил острые ножи. У него на кухне только острые ножи. Большие, маленькие. Этот был маленьким. Но вполне смертоносным, если полоснуть по сонной артерии. Понятно. Большой нож не спрячешь под юбкой.

Ласковин не рассердился. Он лишь подумал: расслабился, опасный признак.

Он посмотрел на Галю. Женщина побелела от ужаса.

Надо бы ее обыскать, хотя… можно и проще.

– Раздевайся,– велел он.

Женщина быстро замотала головой, одновременно пытаясь отползти подальше. Она как будто забыла, что Ласковин держит ее за руку, скребла пятками по полу, цеплялась свободной рукой…

«Как бы у нее крыша не съехала»,– подумал Ласковин.

И вдруг рассвирепел. Нет у него времени церемониться!

Быстрый удар сбоку, в подбородок, и женщина опрокинулась на бок.

Ласковин быстро раздел ее донага и убедился, что беспокоился не зря: в одежде были спрятаны шило, надфель и спички. Проворная подруга! За пять минут, трясясь от страха,– и так прибарахлилась. Интересно, на что она способна в нормальном состоянии?

Глядя на ее обнаженное тело, Ласковин догадывался, на что она способна. Но его это не интересовало.

«Пускай полежит голышом,– подумал он.– Не замерзнет под пледом».

Пристегнув ее к батарее, Ласковин оделся и спустился вниз.

Через сорок минут он уже ехал по набережной Мойки.

Андрей припарковался неподалеку от Певческого моста. Слева от него располагались квадраты Дворцовой и столп, увенчанный Ангелом-хранителем. Вокруг него малышня играла в мяч, а ребята постарше, возраста Юры и Феди, выписывали петли на досках. Если бы Ласковин не втянул парней в свои дела, возможно, они тоже крутились бы здесь…

Дом, который был ему нужен, выходил прямо на набережную. Но зайти следовало со стороны Конюшенной. Гужма выдал адрес во всех подробностях. Зайти в арку дома номер тринадцать, потом – в арку направо. Затем повернуть налево, и впереди, во дворе,– двухэтажная пристройка. Наполовину в ремонте. И железная дверь в подвал.

Проходными дворами, мимо Капеллы, Ласковин вышел на Большую Конюшенную. По пути внимательно изучал все, что справа, искал лазейку на соседнюю цепочку дворов. Но обнаружил лишь кусок стены, которым была заложена щель между домами. Кусок примерно четырехметровой ширины и высотой – чуть поменьше. Если придется уходить одному – еще так-сяк. В хорошей форме, с третьей попытки преодолеть можно. Но будет ли хорошая форма после общения с господином Лешаковым? И вполне возможно, что уходить придется не одному. Если повезет. Хотя Ласковин очень рассчитывал на «честный ченч». Скажем, он отдает женщину – и получает парнишку. А Гужма – это вообще козырь. Сынишка.

На Конюшенной толклось с полдюжины «бычков». Ласковин обошел стороной. Не будем провоцировать. Тем более что одна рожа – знакомая. Из корветовских.