Сестры-соперницы - Виктория Холт

Я сообщила Феб о том, что собираюсь уезжать, не упомянув, что собираюсь взять ее с собой, и некоторое время упивалась отчаянием, охватившим ее при мысли о расставании со мной. Потом я сказала:

— Глупышка, конечно же, ты отправишься со мной. Мне понадобится служанка, и сама подумай, кого же, кроме тебя, я могла бы взять?

Она упала на колени — у нее была склонность к театральным эффектам, у бедняги Феб — и ухватилась за мои юбки, приняв позу весьма непривлекательную и некрасивую, на что я тут же указала. Когда она встала, ее глаза сияли от восторга обожания.

Нет ничего удивительного, что жизнь снова стала представляться мне в розовых тонах.

Я написала Анжелет, что уже начинаю собираться в дорогу, и вскоре получила от нее ответное восторженное письмо. Ей не терпелось увидеть меня. Она не могла дождаться. Она должна была так много рассказать мне.

Кроме того, родители получили письмо от генерала, весьма меня повеселившее. Письмо было выдержано в педантичном и высокопарном стиле и написано почерком мелким и аккуратным, хотя, несомненно, мужским.

Он будет рад моему приезду, сообщал генерал. Это, несомненно, принесет пользу Анжелет, только что пережившей этот несчастный случай. Он осторожно намекал на выкидыш. Далее он подробно спланировал мое путешествие, сделав это с несомненным знанием дела, поскольку по службе ему приходилось немало ездить по стране. Он перечислил наиболее подходящие постоялые дворы, не забыв упомянуть об их достоинствах и недостатках.

Это меня заинтересовало. «Голова монарха» в Дорчестере является вполне достойным местом: там умеют хорошо позаботиться о лошадях. «Белая лошадь» в Тонтоне — тоже весьма недурной постоялый двор… и так далее. Моим последним постоялым двором должен был стать «Белолобый олень» в деревушке Хэмптон, куда я могла бы добраться уже тринадцатого августа, если бы последовала его указаниям и при условии, что выеду в назначенный им день.

Мама сказала:

— Чувствуется, что это человек, который может очень хорошо позаботиться о своей жене, раз уж он подвигнулся на такой труд, чтобы облегчить твое путешествие.

Мне стало смешно. Бедняжка Анжелет! Не удивительно, что она нуждается в моем тепле.

Выезжала я в прекрасном настроении. Мать была немножко расстроена, но старалась этого не показать, и к тому же рядом с отцом она не могла всерьез печалиться. Вместе с моим братом Фенимором они провожали меня во внутреннем дворе. Обернувшись, чтобы бросить последний взгляд на мать, я подумала, что могу ведь больше никогда не увидеть ее.

Феб была чуть ли не в экстазе. Она находилась рядом со мной, что само по себе было достаточным основанием для счастья, а кроме того, как я подозревала, она была рада тому, что с каждым часом все больше миль будут отделять ее от фарисействующего папаши, поскольку она боялась, что в один прекрасный день кузнец поймает ее и вновь заставит жить той жизнью, от которой она бежала.

Утром было чудесным. Когда бы до меня ни донесся резкий запах покрытой росой мяты, я буду вспоминать это утро; когда бы я ни увидела разбросанные по пустошам кусты барбариса, я буду вновь вспоминать это чувство безудержного восторга, владевшего тогда мной.

Мы с Феб ехали рядом, впереди и позади нас — по два грума, и все во мне пело, в то время как мы отмеряли милю за милей. Я сказала Феб:

— Мне не терпится встретиться с моим зятем. Боюсь, что это весьма строгий джентльмен. Любопытно, что он подумает о нас.

— Он будет восхищен вами, госпожа Берсаба.

— Сомневаюсь.

— А как же иначе, если вы просто живое подобие той леди, на которой он женился.

— Да, но она не переносила тяжелой болезни. Это большая разница.

— От болезни вы стали только красивей, госпожа.

— Ну, Феб, это уж слишком!

— Да это правда, хоть и немножко странно, госпожа. Вы похудели и оттого стали вроде как выше и изящней, а потом еще… ну, я не знаю. В общем, лучше.

— Ты добрая девушка, Феб, — сказала я, — но мне хотелось бы слышать правду, пусть даже горькую.

— Я клянусь, госпожа, и Джем то же самое говорил. Он говорил: «Клянусь, болезнь госпожи Берсабы что-то такое ей придала». Не знаю что, госпожа, но это правда.

— Джем?

— Ну, который в конюшне, госпожа.

Ого, подумалось мне, я уже начала нравиться конюхам! Но я была довольна: Феб, конечно, не могла быть объективной, однако меня похвалил и конюх; приятно получать комплименты даже из этих кругов общества.

Наше путешествие не изобиловало событиями, если не считать мелочей, без которых не обходится ни одно дело. Скажем, одна из лошадей подвернула ногу, и мы вынуждены были продать ее и купить новую на конном рынке в Уилтшире. Некоторые дороги стали непроходимыми из-за дождей, так что приходилось пускаться в объезд; в другой раз понадобилось изменить маршрут из-за слухов, что в этих окрестностях погуливают разбойники. Дорога через Солсбери-Плейн насчитывала сорок миль, но и там мы подзадержались, не желая слишком удаляться от постоялых дворов и деревушек, а все это означало дополнительные мили.

Тем не менее я была изумлена точностью инструкций генерала и, как ни странно, когда тринадцатого августа мы добрались до постоялого двора «Белолобый олень», я испытала чувство триумфа, как будто мне был брошен вызов, и я с ним справилась.

Хозяин поджидал нас:

— Генерал Толуорти был уверен в том, что вы непременно приедете либо сегодня, либо завтра, и просил придержать для вас лучшую комнату, — сообщил он.

И действительно, это была хорошая комната: стены обшиты деревянными панелями, окна в свинцовых переплетах, мощные дубовые балки на потолке. Здесь стояли кровать под пологом, неизбежный буфет, сундук, небольшой стол с двумя креслами, — в общем, комната была недурно обставлена. Феб досталась небольшая смежная комната. Лучше нельзя было и придумать.

Нас ожидала превосходная еда: осетрина, пирог с голубями и мясо, зажаренное на вертеле, и все это с хорошей мальвазией.

Проведя весь день в седле, я нагуляла прекрасный аппетит, а мысль о том, что длинное и утомительное путешествие подходит к концу и вскоре мне предстоит встретиться с сестрой, наполняла меня радостью.

Потом я удалилась в свою комнату, где Феб распаковала вещи, которые могли понадобиться мне на ночь, и уселась на приоконную скамью, поглядывая во двор и наблюдая за происходящим внизу. Впервые мне довелось увидеть большой наемный экипаж. Их, как я слышала, можно было нанять лишь в Лондоне, и они совершали поездки не более, чем на тридцать миль. Путешественники должны были быть готовы к тому, чтобы останавливаться лишь на определенных постоялых дворах, где обеспечивался должный уход за лошадьми. Вышедшие из экипажа пассажиры выглядели разбитыми от усталости, и я подумала, что лишь те, кто не может позволить себе иной способ передвижения, решаются на путешествие в таком экипаже.