Беременная для Зверя - Эллен Росс

Каждый миг вырезан в подсознании. Запечатлён. Такое, что есть между нами, ни вычеркнуть, ни забыть.

— У Рустама очень красивый дом. Мне нравится.

Застываю от звука мягкого, женского голоса. Хочется обернуться и посмотреть. Но я и так знаю, кто это.

Мадина Исаева.

Замираю и жду, пока она сделает ещё шаг. Чеченка плавной походкой огибает стол и садится напротив.

— Тебя сразу же отослали. Это выглядело так… жалко со стороны.

Теперь я понимаю, что та улыбка, обращённая в мою сторону, была не случайной. Это не был признак вежливости или воспитания. Ей заранее смешно было от моей роли.

Я смотрю на Мадину. Правильные черты лица, смуглая кожа, тёмно-карие глаза с длинными ресницами. Макияж почти незаметен, но он есть — чтобы подчеркнуть глаза и скульптурные скулы. Думаю, стоит ли отвечать ей хоть что-то. Наверное, не стоит. Но чувство превосходства, с которым смотрит на меня Мадина, непереносимо. Ещё хуже — эхо жалости в её сладком голосе.

— Я Мадина. Будущая хозяйка дома Алиевых, — с кроткой улыбкой говорит она.

— Будущая хозяйка? Для правильно воспитанной чеченки ты не слишком скромная.

Мадина тянется к вазе с фруктами и лениво начинает выбирать виноград. Обхватывает ягоду губами, перекатывая её. Нарочно долго смакует, вынуждая ждать.

В крови бурлит странное чувство. Хочется стереть с лица девушки улыбку. Стереть так, чтобы больше никогда не смогла улыбаться.

Заставляю себя успокоиться. Усмириться. Это гости Рустама. Я не имею никакого права хамить им и подставлять мужчину. Я слышала, что законы гостеприимства для восточных народов значат очень многое.

Нельзя оскорблять гостей.

— Я достаточно скромная для того, чтобы стать женой Рустама Алиева. Это главное. К тому же я родом не из северо-кавказской глубинки, где царят порядки прошлого века, — улыбается белозубо. — Мой отец — мусульманин, но прежде всего, он светский человек, давший мне идеальное образование за рубежом. Я свободно говорю на четырёх языках, могу красиво станцевать для будущего мужа и спеть. Я умею вести хозяйство — распоряжаться слугами. У меня хорошая семья, имеющая вес в обществе. На этот раз Рустам не откажется породниться с нашей семьёй, — просто говорит Мадина.

— И слишком самоуверена, к тому же, — говорю.

— Думаешь, Рустам откажет? О нет. Сегодня лишь первый визит. Визит вежливости. Разговоры будут вестись издалека. Мой отец не станет торопиться. Он умеет ждать. Но Рустам согласится. Потому что мой отец сделает Рустаму предложение, от которого он не сможет отказаться, — перебирает тонкими пальцами ягоды, вороша их.

Мадина так уверена в себе, что ей даже не нужно задирать нос и кичиться, демонстрируя себя.

— Я знаю, кто ты, — понижает голос. — Индира сразу же позвонила мне и отцу. Она рассказала нам, что Рустам приволок в клинику дочь злейшего врага. Ты понесла от него. Думаешь, это спасёт тебя? — Мадина обводит медленным взглядом мою фигуру, останавливая взгляд на животе, в котором уже растёт наш с Рустамом малыш. — Даже если родится сын, он никогда не станет наследником. Будет изгоем. Всегда. Потому что Рустам не женится на тебе. Никогда! Так что можешь не корчить из себя одну из нас! — чеченка внезапно перегибается через весь стол и тянется к моей голове, нацелившись сдёрнуть платок. — Это не просто красивая тряпка, это знак веры. Ты недостойна носить его.

Я успеваю перехватить её запястье. Тонкое и изнеженное, с длинными пальцами, кончики ногтей украшены аккуратным, неброским, но изысканным маникюром.

— Убери руку, — шипит она, пытаясь отнять запястье. — Ты не имеешь права трогать меня, грязная русская шлюха!

— Ты изнеженная и избалованная дочка богатого отца, привыкшая спать до полудня. Или дольше? Но я — другая. Что ты можешь знать обо мне?

— Ты — дочь врага. От тебя избавятся. Сразу же после того, как Рустаму надоест тебя… трахать!

Отталкиваю руку Мадины. Она растирает запястье и поглядывает на меня, уже не скрывая яда, сочащегося изнутри.

— Рустаму зачем-то нужен твой плод. Наверное, только чтобы надругаться над ним, как твой папаша надругался над семьёй Рустама! — встаёт и медленно отходит в сторону, не сводя с меня взгляда. — Но даже если так, то этот плод нужно ещё выносить… — несколько шагов в сторону. Говорит издалека едва слышно. — Иногда беременность бывает непредсказуемой. Иногда она прерывается в самый неожиданный момент. И тогда ты станешь бесполезной пустышкой… Я рожу Рустама законного наследника. Ты не задержишься в доме. Я об этом позабочусь, — не скрывает огня превосходства.

— Ты забываешь о том, кто я. Вы все боитесь моего отца, да? — глаза Мадины полыхают недовольством. Подтверждение того, что я могу быть права. — Боитесь так сильно, что даже сейчас… ты смотришь на меня и видишь его глаза. И начинаешь думаешь, а что… если?

Я отворачиваюсь и начинаю счищать ножом кожуру с яблока.

— Что… если? — нетерпеливо уточняет Мадина. — Ты не договорила.

— И не собираюсь. Додумай сама, — показываю ножом в сторону дома. — Тебе лучше вернуться в стены дома Алиева и сесть в укромный уголок, изображая из себя скромницу. Но на твоём месте я бы не надеялась на то, что удастся обмануть Рустама. Он хорошо чувствует ложь.

Я так и не знаю, чем закончился званый обед. Он затягивается, и гости потом покидают дом вместе со Зверем. Я только из окна наблюдаю за тем, как они по дорожке удаляются. Усман и Казбек впереди идут, Мадина и Зверь чуть дальше, позади них. Они не держатся за руки и не контактируют телами, но я чувствую, что они о чём-то беседуют. Цепляюсь пальцами за широкий подоконник.

Внутри бушует море. Ураганом все прочие чувства размывает. До основания. Ничего разумного не остаётся. Только ослепляющее чувство ревности.

Остановились. Разговор продолжается. Чуть ближе стоят. Это так мучительно больно — наблюдать за сближением и сгорать заживо с каждым сантиметром, которым стирается расстояние между запястьями Зверя, припрятанными в карманах брюк, и тонкими пальцами Мадины.

Потом Зверь останавливается и кивает мужчинам на прощание. Видимо, отец подзывает дочь к себе. Она послушно отправляется к мужчине, но на прощание едва заметно пальцами запястье Зверя цепляет.

Не знаю, какие у них порядки. Но видно, что другие. Нельзя у них с женщинами так, как он — со мной. Даже прикосновение пальцами — украдкой, чтобы не навлечь гнев строгого родителя.

Но со мной Зверь не церемонился. Брал насильно. Трахал. Слова похабные и предложения без цензуры.

Это всё по мне кипятком проносится, опаляя до мяса.

Со мной — можно иначе. Не разводить долгие разговоры. Не спрашивать даже.

В груди ноет так сильно, будто из неё вырвали сердце, но не залатали дыру.