Нас предала Родина - Константин Семенов

— Точки наводишь, собака? — пистолет надавил сильнее и вдруг ослаб, боевик засмеялся. — Обосрался? Ладно, живи пока. Вон твой «телохранитель» идет.

Борис оторвался от стены и стал медленно сползать на пол. В голове шумело, отчаянно верещал «чертик».

— Стой! — услышал он через шум голос Алана. — Собар де![20]

И совсем уже еле слышным показался ответ боевика:

— Шутка! Засрали здесь все! Стенна г1о до ахьа цунна? Хьан ваша вуиза?[21]

«Почему, почему?.. — прорвалась сквозь панику мысль. — А баранина самая вкусная у Алана выходит!»

— Эй, чечен! Иди сюда!

Славик остановился, посмотрел на трех стоящих за углом одноклассников.

— Я не чечен.

— Ладно, — засмеялся Петька. — «Не чечен», иди сюда!

— Тебе надо, ты и иди!

— Да он боится! — вступил еще один, с перевязанной головой. — Не бойся, «не чечен», бить не будем.

Славик повернулся, нарочито медленно подошел к мальчишкам.

— Ты что ли бить будешь? Как там у тебя — сотрясения нет?

Пацан с перевязанной головой чуть не подпрыгнул.

— Ты мне чуть голову не пробил, сука! Спасибо скажи, что я родителям не сказал!

Славик усмехнулся.

— Спасибо, что стукачом не оказался!

— Слышь, Туманчик, — сказал Петька, — ты из себя крутого не строй! Мало мы тебя лупили? Думаешь, если Крюку башку кирпичом пробил, больше не тронем?

— Я вас тогда всех по одному переловлю, — пообещал Славик, — и всем бошки попробиваю.

Третий пацан, одетый в яркий пуховик и шикарные кроссовки, вытащил из кармана сигареты, закурил, протянул пачку Славику.

— Будешь?

Славик отрицательно покачал головой.

— Здоровье бережет, — язвительно прокомментировал пацан. — Да кто тебе даст?! Беженец, блин! «Сами мы не местные!..» Прикидываешься ты, Туманчик! Папа говорит, чечены не работали никогда и в золоте купались.

— Я не чечен, — повторил Славик.

— Чечен! Понаехали тут! Ходите, плачете — а вам и помощь всякую и хаты еще, вместо вашего дерьма. Как армянам. Что уставился? Драться будешь?

— Не буду.

— Зассал, — удовлетворенно сообщил пацан. — Сыкливый, как все чечены!

— Дурак ты, Пряхин! — засмеялся Славик. — Повторяешь всякую муть. Что ж они воюют тогда?

— Там наемники воюют, — пришел на подмогу Крюк. — Афганцы, арабы и эти еще… тетки-снайперши.

— Сыкун! — повторил сквозь зубы Пряхин. — Только и можешь кирпичами из-за угла. Чечен!

— Ты следующий, Пряха, — тихо пообещал Славик. — Готовь кумпол.

— Сука! — взвился Пряхин. — Козел! Да я армянам скажу — они тебя с говном смешают! Правильно папа говорит — все вы там одинаковые!

— А мой папа…

— Не бреши — нет у тебя никакого папы!

— Заткнись, Пряха! — сказал Петька. — А то тебе я сейчас башку пробью! Слышь, Туманчик, пойдем, поговорим.

Славик шел молча, стараясь скрыть выступившие слезы.

— Ты Пряху не слушай, — сказал Петька. — У него брата в армию забрили, вот они и психуют. Слушай, у тебя правда осколок от бомбы есть? Большой? Покажешь?

Ведро раскачивалось на веревке, как маятник, и попадать под струйку воды никак не желало.

Борис поплотнее прислонился к холодному железу моста, взял веревку двумя руками, немного подтянул вверх. Ведро еще пару раз проскочило мимо и, наконец, остановилось прямо под струйкой. Стоять на скользкой трубе в нескольких метрах над Сунжей было страшно неудобно, ноги уже дрожали. Руки в дырявых, насквозь мокрых перчатках закоченели и слушались плохо.

Раньше воду черпали из пожарной емкости во дворе дома МВД. Вода была мутная, почти коричневого цвета, иногда ведро доставало дохлую кошку или крысу. Но все-таки это было лучше, чем талый снег.

Когда в пожарном водоеме осталась одна жидкая грязь, пришлось перейти на трубу. Толстая, миллиметров восемьсот, вся простреленная водопроводная труба проходила через Сунжу почти вплотную с пешеходным мостиком, и в ней до сих пор была вода. Это было почти как чудо.

Борис подтянул полное ведро, перехватил его за ручку, поднял вверх. С мостика ведро перехватил Аланбек, привязал к веревке пустое и передал вниз. Борис снова опустил ведро и сразу попал под струю.

Внизу, как ни в чем ни бывало, тихо напевала одной ей известную песню Сунжа.

Борис смотрел на наполняющееся ведро и не думал ни о чем. Ни о том, где будут брать воду потом, когда она кончится в трубе. Ни о том, когда собственно наступит это «потом». Не думал, почему по Сунже плавает столько трупов и почему среди них так много голых мужиков. Мир давно съежился до размеров нескольких кварталов, и время в нем будто замерло. Каждый день почти одно и тоже: утром сходить за водой, проверить Маликину квартиру. Пройтись по чужим квартирам, в надежде найти что-нибудь съестное. Постоянно держать в голове «карту» местности, не упускать из виду ближайшие подъезды и все время прислушиваться к поселившемуся в голове чертику: «Опасно? Не очень? Бежать?» Чертик поселился давно, с каждым днем становился все чувствительнее и еще ни разу не ошибался. Переждать обстрел, задыхаясь от недостатка кислорода прокрутить турбину, вновь переждать обстрел. Поесть, выпить чаю, покурить, найти более-менее чистое место на «улице» для естественных надобностей. Поспать.

И все сначала.

— Боря, хорош, — сказал сверху Аланбек.

Борис передал ведро, с трудом вылез на мост.

Тележка запрыгала по остаткам асфальта, из ведер полетели брызги. Кроме двух ведер на тележке стоял закрытый крышкой молочный бидон и трехлитровая канистра.

Та самая, принесенная из микрорайона вместо сапог. Борис этого уже не помнил.

На востоке начинало светать.

Как всегда выстрела слышно не было: просто в землю, выбив фонтанчик пыли, вонзилась пуля, и через несколько секунд вторая. Не ясно было и откуда стрелял снайпер, и кто он был — федерал или чеченец. Да это никого особенно и не интересовало. Ясно было только одно: снайпер или предупреждает, или играется. Второе — вероятней.

Тележка покатилась быстрее.

Где-то рядом воздух взорвался от автоматных очередей, и тут же на западе несколько раз коротко бухнуло.

Борис еще ничего не понял, а мозг уже отдал команду, и тело автоматически бросилось ее выполнять.