Помаши мне на прощанье - Руби Джексон

Он рассмеялся прежним счастливым смехом.

– Будь сейчас на земле снег, я бы натер твою дерзкую физиономию, Грейс Патерсон! Она ужасно надоедала, когда мне было лет шестнадцать: вся эта похвальба, вечное гарцевание вокруг той или этой актрисы. Вы, девочки, понятия не имели, как досаждали мне. А теперь забудь о Салли и думай о празднике в честь дня рождения.

Он снова поцеловал ее.

– Милая, даже ради тебя я не вынесу большой вечеринки. Когда-нибудь устроим что-нибудь роскошное, но сегодня только ты и семья, возможно – мисс Партридж.

«Милая» – разве это не самое чудесное слово в английском?

– Чай и лепешки твоей мамы. Этого более чем достаточно, Сэм.

Ощущая ничем не замутненное счастье, Грейс шла рядом с Сэмом, и он старался шагать не так широко, чтобы ей не пришлось его догонять.

Они весело болтали обо всем на свете. Правда, что чинная и чопорная мисс Патртидж – самая веселая, добрая и умная в Дартфорде женщина? И кто мог подумать, что старый беженец, которого они знали как доктора Фишера, – знаменитый ученый, с длинной строчкой титулов после имени?

– Он всегда был таким вежливым. Думаю, он много узнал о людях, просто находясь рядом с ними.

– По-моему, я ни разу с ним не разговаривала.

– Дейзи говорит, что он вернется к нам, когда кончится война. Тебе он понравится. Очень мягкий и добрый человек.

Задолго до того, как сесть на поезд до Лондона – первый этап обратного путешествия в Уайтфилдз, – Грейс призналась себе, но не Сэму, что любит его. Ну конечно, она никогда не переставала его любить. И все же была с Джеком, которого не любила, и что скажет Сэм, если она признается во всем?

Сомнения обуревали ее. Портили рвущееся наружу счастье. Да что она вообще знает о любви?

Она вдруг вспомнила, как высокий, худой Сэм Петри отряхивал ее от пыли в тот первый жуткий день в новой школе. Неужели она уже тогда влюбилась в него? Если так, это было любовью ребенка к мальчику постарше, которая переросла в любовь женщины к мужчине? Хочет ли она испытать с Сэмом то, что испытала с Джеком? Да. Очень.

А потом, всего несколько часов спустя, она увидела Джека Уильямса, ожидавшего поезда, который снова унесет его из жизни Грейс, и ее сердце перевернулось в груди.

Какое же она дрожащее желе! Она любила его, конечно, любила, мечтала о другой жизни с ним, когда война кончится. Потому что, пусть и застигнутая врасплох, она приняла его ласки и не сделала бы этого, если бы не любила…

А он даже не махнул ей рукой на прощание.

Возможно ли любить двоих одновременно? Будь у нее мать, узнала бы она ответ?

Грейс могла бы погрузиться в болото отчаяния и жалости к себе, но вместо этого постаралась собраться.

«Я состою в Земледельческой армии. Не стану сидеть и плакать только потому, что сама испортила себе жизнь. Нужно подумать и о Джеке. Может, он меня не видел? У него так много забот, и я не должна судить его так поспешно».

Сэм проводил ее на вокзал.

– Я начал писать письмо, но оно не закончено. Я отдам его тебе, если пообещаешь прочитать его, когда вернешься в то удивительное поместье, где живешь, и не раньше.

Конечно, она пообещала и сдержала слово. Кто лучше ее способен уклоняться от чтения писем?

Поднявшись в большую комнату, прислушиваясь к тихому дыханию подруг: да, как чудесно, что у нее есть подруги, – она прочитала незаконченное письмо.

Через несколько недель после короткого визита в Дартфорд Грейс и Ева пешком возвращались в Уайтфилдз-Корт, наслаждаясь свежим воздухом, когда рядом послышался рев мотора. Такое случалось нечасто, и девочки поспешили заверить друг друга, что это самолет своих. Грейс пыталась убедить себя, что это правда и что им не грозит опасность.

– Я совершенно уверена, Ева, что это «Спитфайр». Я выросла в Дартфорде, и, поверь, мы очень быстро научились отличать шум английских моторов от немецких.

Это было не совсем правдой, поскольку Грейс вступила в Земледельческую армию в начале 1940 года и никогда не была в родном городе во время вражеских налетов. Но ей хотелось ободрить подругу, которая уже пережила немало ужасов войны.

– Смотри! – взволнованно закричала она. – Это «Спитфайр», я же говорила!

Девушки обрадовались и стали с энтузиазмом махать руками. Низко летящий самолет, казалось, парил, как ястреб в небе. Прямо над головами. Позже они так и не смогли вспомнить, слышали ли что-нибудь. Если и был какой-то шум, в памяти это не отложилось. Потому что самолет попросту исчез. Только сейчас он летел над ними, и вот теперь голубое небо взорвалось обломками, планировавшими вниз, плавающими, вертящимися, как в кошмаре наяву.

Еву начало трясти. Она уставилась на Грейс, словно прося помощи.

– Что это случилось?

– Не знаю, – начала Грейс, но тут же завопила:

– Смотри, Ева, парашют! Летчик спасся!

Девушки стояли, завороженные видом парашюта, медленно спускавшегося вниз среди обломков «Спитфайра». Скоро он исчез, уносимый воздушными течениями или весенним ветром над полями и маленьким холмиком, единственным на бесконечном плоскогорье в этой области Англии.

Грейс быстро сообразила, что делать.

– Ева, беги в дом за помощью. Расскажи всем, что видела, и приведи Хейзела, Уолтера, других мужчин. И леди Элис. Летчик, возможно, ранен. Я побегу…

Грейс понятия не имела, чем помочь. У нее были смутные и не особенно счастливые воспоминания о курсах первой помощи, которые она посещала вместе с Дейзи в начале войны. Усвоила она что-нибудь? Неизвестно. Но она может побежать к нему и кричать, зовя людей.

Грейс остановилась и посмотрела вслед Еве, которая, похоже, все поняла и мчалась к дому. Возможно, она сумеет найти работников фермы. Грейс от души на это надеялась. Сама она бросилась в противоположном направлении, думая, что примерно год назад Джек, который наверняка помог бы летчику, был здесь.