Галантные дамы - Пьер де Бурдей Брантом

дамы, столь недавно покинувшей сей мир, встрепенется под вашими ногами. И толстая каменная плита, помешавшая вам ощутить сей трепет усопшей, – не помеха. Потому и прошу вас оказать ей почести, подобающие умершим, а особливо страстно любимым, – иначе говоря, прочтите над могилою „Pater noster“, „Ave Maria“ и „De profundis“ и окропите ее святою водой в доказательство того, что вы столь же верный возлюбленный, сколь и добрый христианин. А я вас оставляю». И с этими словами королева удалилась. Покойный мой брат не замедлил исполнить все, ею приказанное, вслед за чем вновь пошел к королеве, которая встретила его шутливыми упреками, будучи великой искусницей в словесных проказах и остроумии.

Вот каков был милостивый нрав сей принцессы, что с должной мягкостью и добротою выполнила тяжкую свою задачу, посвятив моего брата в печальную новость.

Любезные ее речи напоминают мне эпитафию на могиле одной куртизанки, погребенной в Риме, в церкви Санта-Мария дель Пополо; на гробнице ее было начертано: «Quaeso, viator, ne me diutius calcatam amplius calces» (Прохожий, ты, кто столько раз меня топтал, давил и тряс, не топочи на сих камнях, оставь в покое бедный прах). По-латыни изречение это более коротко и емко. Но я привожу и перевод для развлечения читателя.

Итак, завершая сию часть, скажу, что нет ничего удивительного в изречении той испанской дамы, услышанном ею от прелестниц, много любивших и любимых, коим нравятся похвалы, комплименты и превозношения, хотя от былой их красоты ничего уж не осталось; самое большое удовольствие, какое вы можете доставить им, – это заверить, что они ничуточки не изменились и не постарели с годами, особливо же от талии и ниже.

Я слышал историю об одной красивой и достойной даме, сказавшей другу своему: «Уж не знаю, какие тяготы принесет мне в будущем старость (а было ей пятьдесят пять лет), но, слава богу, я никогда еще так резво не занималась любовью, как нынче, и никогда еще она не доставляла мне столько услад. Коли оно так будет и впредь, до самых преклонных лет, мне и старость не страшна, и не жалко прожитой жизни».

Итак, относительно любви и любострастия я привел и здесь, и в других суждениях достаточно примеров, не слишком, впрочем, подробно трактующих нынешний сюжет. Обратимся же теперь к другой максиме, говорящей о том, что красота прелестниц наших, от талии и ниже, не вянет с приходом старости.

Разумеется, к сему испанская дама присовокупила множество убедительных обоснований и изящных сравнений, уподобив, в частности, красавиц-дам тем величественным старинным прекрасным зданиям, некогда возвышавшимся над всеми остальными, коих даже и руины хранят былую красоту; таких домов множество встречается в Риме – это и великолепные античные дворцы, и роскошные, хотя и разрушенные, палаццо, и грандиозные цирки, и обширные термы, чьи камни свидетельствуют о прежнем величии и по сю пору внушают людям робость и восхищение, ибо даже развалины эти дышат величавой, мирной или грозной красотою; на некоторых из них возведены новые, современные, весьма красивые строения, словно в доказательство того, что старинные сооружения ничуть не хуже, а то и получше нынешних; вообще такое нередко случается в строительстве, когда опытные архитекторы и каменщики, найдя старинные фундаменты, возводят дома прямо на них, ибо предпочитают древние руины новой кладке.

Мне также приходилось видеть красивейшие галеры и корабли, чья новая оснастка ставилась на старинные корпуса судов, долгие годы без дела пришвартованных в порту; они всегда были крепче и устойчивее тех, что изготовляли из свежего леса.

Кроме того (говорила все та же испанка), разве не видим мы высокие башни, коих кровли и верхние зубцы разрушены, искрошены и повреждены ветрами, бурями и ураганами, низ же и основание целы и невредимы? Ибо природа всегда обрушивает гнев свой на верхние части зданий; даже морские ветры и туманы разрушают и изъедают именно верхушки, щадя нижние ярусы, от них скрытые.

Вот так же и многие красивые дамы утрачивают сияющую красу прелестных своих лиц по причине жизненных тягот, холода или жары, солнца или луны или же обильных румян и белил, коими злоупотребляют, думая, будто станут от них краше, а на самом деле только портят кожу; зато нижней части тела достается не сия вредоносная краска, а естественная сперматическая мазь, и потому здесь не страшны ни холод с дождем и ветрами, ни солнце с луною, ибо юбки и платья туда ничего не допускают.

Коли доймет их жара, они всегда сумеют спастись от нее и прохладиться; да и от стужи у них сыщется множество всяких полезных средств. Сколько трудов и ухищрений требуется, чтобы сохранить красоту верхней части, и как легко уберечь нижнюю! Знайте это и, глядя на женщину, чье красивое лицо уже поблекло, не думайте, будто и низ у ней потерпел тот же урон, – напротив, фундамент сей весьма еще крепок и всей красоты отнюдь не утратил.

Мне рассказывали об одной знатной даме, славившейся необыкновенной красотою и большим пристрастием к любви; один из любовников ее отбыл в долгое путешествие и отсутствовал целых четыре года; вернувшись, нашел он даму сильно изменившейся и, взглянув на увядшее ее лицо, проникся к ней таким отвращением и холодностью, что наотрез отказался возобновлять прежнюю связь. Дама и не настаивала, но изыскала способ показаться ему нагою в постели, а именно сказалась однажды больною и, когда он пришел навестить ее (а дело было днем), объявила: «Сударь, мне хорошо известно, что вы отвергли меня из-за постаревшего лица, но убедитесь, что внизу ровно ничего не изменилось!» – и с этими словами обнажила нижнюю половину тела. «Если лицо мое ввело вас в заблуждение, то уж это, надеюсь, не обманет», – добавила она. У дворянина, который разглядел, что тело дамы осталось столь же гладким и красивым, как прежде, тотчас пробудился аппетит, и он охотно приступил к трапезе, отведав того, что счел было прокисшим и негодным. «Вот как вы, мужчины, заблуждаетесь, – сказала ему после дама. – В другой раз не доверяйтесь обманчивому облику нашему, ибо нижняя часть тела – не чета лицу. Надеюсь, хоть этому я вас, сударь, научила».

Другая дама, подобная вышеописанной, видя, как меняется и блекнет ее лицо, пришла в такой гнев и досаду на него, что не пожелала более видеть его в зеркале, сочтя недостойным любования, и велела девушкам своим причесывать ее без зеркала; зато она непрестанно разглядывала в нем нижнюю половину тела, притом с тем же вниманием и восхищением, коими некогда удостаивала только лицо.

Слышал я еще об одной даме, которая,