Черепа - Анатолий Махавкин

– Лады, – хлопнул я ладонями по столу. – Так ты это, вспоминай, а я со своими перетру, может, кто какую другую дорогу вспомнит, чтобы не прямиком в дерьмо.

С улицы послышался женский визг и звуки потасовки. Хозяин положил на стойку шестопёр и хлебнул из кружки. А конкретно мужик успел нарезаться, ишь, как его шатает! Лиса подошла к двери кабака, выглянула наружу, потом выразительно поглядела на меня.

– Иду уже, иду, ща разберусь. А вы чего подскочили? – это я уже вставшим дворянчикам. – Зуб даю, ничё там интересного нет.

– Ну, если ты так говоришь… – криво усмехнулась величие, – значит, мне точно стоит взглянуть.

– Твоё дело. Только не лезь, лады?

– Сказал бандит королеве! Крест, я уж как-нибудь обойдусь без твоих советов.

Как и говорил: ни хрена интересного снаружи я не увидел. Посреди улицы стояла баба и прижимала кулаки ко рту. Визжать уже не пыталась. Хуч бы сиську, дура, спрятала. Рядом охаживали друг друга кулаками два крепких парня. В одном я признал своего, Корня, а другой из местных. Но месятся наравне.

– Что происходит? – спросила Хлоя. – Это твои?

– Один.

Корень вытащил нож, и я тут же свистнул.

– Эй, мудень, а ну, убери железку, покуда я тебе её в зад не сунул. Не могёшь кулаками, вали дрыхать!

Корень выругался, отбросил оружие и в сердцах так приложил противника в пузо, что тот хекнул и согнулся. Тут же отхватил по затылку и шлёпнулся на землю. Корень, для верности, пнул лежащего в бок, подобрал нож и направился к бабе. Та взвизгнула, но в этот раз очень тихо. Корень схватил её за руку и поволок куда-то в проход между домами.

– Что это было? – спросила Хлоя. Джессип молчал, но стоял мрачнее тучи. – Что это за мужчина на земле и почему женщина кричала?

– Дык бабы завсегда пищат, когда их сношать собираются, – пояснил я. – А энто, видать, муж ейный, заступаться решил.

– Так, стоп. – Хлоя закрыла глаза и несколько раз глубоко вздохнула. Потом посмотрела на меня. – Ты хочешь сказать, что сейчас твои люди насилуют местных жительниц и бьют тех мужей, которые осмелились препятствовать насилию?

– Типа того, – согласился я.

Хлоя схватила меня за куртку и попыталась подтянуть к себе. Получилось так, что ей самой пришлось подойти. Блондинчик стоял, молчал и ковырял сапогом землю. Ну да, он-то должен знать, как дела делаются.

– Немедленно, – прошипела мне Хлоя в лицо, – немедленно это прекрати!

– Нет, – спокойно сказал я, глядя на неё сверху вниз.

На величие точно вылили бочку холодной воды. Она отпустила меня и отступила назад, хлопая глазами и открывая рот. Посмотрела на Джессипа. Но тот просто отвернул башку в сторону.

– Что значит «нет»?

– То и значит, – пожал я плечами. – Мои пацаны за тебя на смерть идут, а ты хочешь, чтобы я, как дурак, ходил и с баб их снимал? За местных не переживай, мои знают: ежели кто жмура заделает, я ему наутро прилюдно кишки выпущу. Эт Корень так, погорячился.

– Предупредил. Значит, знал, что так и будет?

– Величие, слушай, – ухмыльнулся я. – Все знают, как будет. Поэтому те бабы, которые не желают развлекаться, прячутся. Кто в подпол, а кто и в лесу пережидает. А те, что остались, либо полные дуры, либо не прочь принять гостей, понятно?

– Хло, пошли, – угрюмо сказал Джессип. – Тут он прав. Ты ничего не изменишь.

– Я – королева Вазерома, – упёрла она кулаки в бока и вздёрнула подбородок. – Я не допущу, чтобы какие-то бандиты били и насиловали местных жителей! Почему, в конце концов, бездействует гарнизон?

– Потому как у них имеется ум в башке. Поэтому эти два десятка засранцев сидят на заднице ровно и хлещут самогонку.

– Крест, а вот если бы твою женщину какой-то негодяй попытался взять силой, что бы ты сделал?

– Отрезал бы гаду башку, – спокойно сказал я. – Но ежели из местных кто-то такое сделает, я сожгу этот вонючий городишко к чёртовой матери.

– Хло, пошли спать, – устало сказал граф. – Ты не в силах победить все беды и горести этого мира. Смирись.

Но просто так уйти она не могла. Поэтому подошла и отвесила мне пару оплеух. Назвала ублюдком и ушла. Бьёт, как баба!

Я вернулся в «Добрую дорогу». За стойкой никого не было. Горела единственная лампа на столе у стены. Рядом стояла бутыль и две кружки. На углу стола сидела Лиса и улыбалась, разглядывая меня.

– Где твой? – подошёл я ближе и погладил женщину по шее, опуская руку всё ниже.

– Я его напоила и заперла. Чтобы не мешал. – Лиса протянула мне кружку. – Этот – самый лучший.

– Успеется. – Я отставил кружку и взялся за шнурок её лифа. – Цельная ночь впереди.

Я ни хрена не мог понять, где нахожусь и какого чёрта происходит вообще. Вокруг – темнота, смердит дохлятиной, и холодно так, что руки-ноги сводит. В башке не осталось ровным счётом ни черта – только тупая боль и вспышки в глазах, словно недавно приложили дубиной промеж глаз.

Я огляделся, точно старый волк, с трудом ворочая одеревеневшей шеей. Вроде как вдалеке виднелось светлое пятнышко. Дом или как? Твою мать, чито произошло? Может, я перебрал и, как это иногда случается, в беспамятстве принялся бродить по окрестностям? Пару раз такое случалось, так что я просыпался хрен пойми где.

Я сделал шаг и ощутил, как земля поддаётся и пытается засосать ногу. Ещё этого не хватало! Чёрт, неужто меня занесло в долбаное болото? Не видно же ни фига… Я поглядел вверх, и там – темнота без единого просвета. Где звёзды, мать их так? Неужели небо закрыло такими плотными тучами? Мало того, ещё и проклятый ветер, холодная смрадная дрянь, которая безжалостно хлещет по роже.

Ладно, просто пойдём на свет. Легко сказать! Шагать по чёртовой трясине оказалось невероятно сложно. Временами липкая мерзость засасывала ступню целиком, так что приходилось вспоминать все неприличные ругательства и с натугой выдирать себя из ловушки.

Светлое пятно стало чуть больше, но одновременно начало холодать, а вонь так вообще забила ноздри. Но даже не это оказалось самым гадским. Я вдруг ощутил, что рядом кто-то есть. Кто-то, явно следящий за мной, и это, мать его, в полной темноте! Может, просто кажется? Ну иногда же, когда переберёшь или с бодуна, мерещится всякое.

Я остановился, прислушиваясь. Сквозь тихое посвистывание ледяного ветра отчётливо слышались чьи-то осторожные шаги. Твою же мать, и это явно не топот одного… кого? Да хрен его знает, но топали, как миним, трое. И ещё я различал натужное дыхание и глухое ворчание. Где-то я уже слышал похожие звуки.

Сражаться в полной темноте с тремя противниками, да ещё голыми руками – сложный и болезненный способ самоубийства. Нужно быстрее добраться до света, тогда станет немного легче. Хотя бы увижу этих уродов, кем бы они ни были.