Прикосновение - Розалин Уэст

Джозеф только кивнул, его взгляд был полон понимания и печали.

— Люди моего племени ценили землю дороже своих жизней, и теперь никого из них больше нет. Но они умерли, не поступившись своей честью.

Джуд вытерла глаза и грустно сказала:

— Он просил меня уехать, отвезти вас и Сэмми в безопасное место, но я не уеду. И не хочу умереть здесь, Джозеф. Он был для меня всем, а я позволила ему уехать. Что мне теперь делать? Я никогда не увижу его снова, он никогда больше не вернется.

Джозеф ничего не ответил. Он был старым и мудрым человеком, который знал, что влюбленные молодые люди подчас обижают друг друга, идут наперекор своим сердцам. Он и сам делал много такого ради любви женщины, которая не собиралась принадлежать ему, и знал, что такое сердечная боль. И он понимал Долтона гораздо лучше, чем Джуд, которая полагала, что никогда больше не увидит своего любимого — в этом она сильно ошибалась.

Самым трудным из всего, что когда-либо приходилось делать Джуд, оказалось встать на следующее утро, не приняв никакого решения.

Она крутилась и вертелась весь остаток ночи, пытаясь здраво обдумать будущее, невзирая на то что запах Долтона, впитавшийся в ее кожу, не переставая терзал ее чувства. Его слова, одновременно жестокие и добрые, все время эхом звучали у нее в мозгу. Она никак не могла найти выход из создавшегося противоречивого положения. Ей нужен был Долтон, и она хотела согласиться со всем, что он предлагал, но она не могла принять предложение, за которое нужно было заплатить жизнью друзей. Долтон был прав: ни земля, ни станция никогда не были ее мечтой. Если бы не ее верность отцу, она не задумываясь продала бы и то и другое. Но если она сейчас продаст их, это будет измена соседям, ради собственной выгоды она подорвет силу их сопротивления. Всю свою жизнь Джуд действовала во имя интересов других, и теперь этой привычке трудно было изменить. И что ее ждет после того, как она пожертвует всем ради идей, которых не разделяет, пожертвует мужчиной, которого любит, ради чьих-то чужих принципов? Одинокая жизнь там, где ей никогда не нравилось жить. Пусть Джуд была глупой, но у нее тоже было чувство чести, которого она придерживалась. Пойманная в ловушку гордости, она ничем не отличалась от Долтона. И он был прав, когда говорил о ее страхе. Насколько легче было решать за других, чем принять решение, касающееся собственных интересов.

Неужели так плохо хотя бы однажды подумать о себе и нуждах своей семьи? Не на Джуд лежит ответственность за ситуацию, сложившуюся в долине, она не опекун своим соседям, у них есть такой же выбор, как и у нее. Или предполагается, что она должна чувствовать за собой вину, если они решат остаться и умереть, а она выберет жизнь? Только что за жизнь будет у нее, если она будет знать, что эта жизнь построена на крови друзей? И как она может быть счастлива с Долтоном, зная, что он тот, кто пролил эту кровь?

Одеваясь, Джуд размышляла, почему ни одна из ее проблем не решалась легко, а спускаясь по лестнице из мансарды к аромату выпечки Джозефа и крепкому запаху смазки и кожи упряжи, которую ремонтировал Сэмми, удивлялась, что все может быть таким знакомым и неизменным, когда на самом деле теперь стало совершенно другим. Бисквит, подняв лохматую голову, застучал хвостом, сообщая двум мужчинам о ее прибытии.

— Доброе утро, Джуд, — радостно приветствовал ее Сэмми. — Я как раз закончил чинить этот подбрюшный ремень. Теперь он больше не будет натирать шкуру Генералу Шеридану. — Он поднял свою работу, чтобы сестра одобрила ее, но она, даже не взглянув, подошла и обняла его. Немного растерявшись, он тоже обнял ее, а потом начал выворачиваться из ее крепких объятий. — Ты раздавишь мне внутренности, Джуд, — недовольно пожаловался он.

— Прости. — Она отпустила его и вытерла слезы, пока Сэмми не заметил и не задал кучу неловких вопросов, и, изобразив улыбку, положила ему на колени бумажный сверток. — Вот, это тебе.

— Мне? — У него округлились глаза. — У меня день рождения?

— Нет, — Джуд пригладила ему взъерошенные волосы, — это от Дол… от мистера Макензи. Он дал его мне, когда мы встретились в Шайенне, но я вспомнила о нем только сейчас.

— Я думал, ты сердишься на Мака. — Нахмурившись, Сэмми перевел взгляд со свертка на спокойное лицо сестры.

— Нет, — усмехнулась она, — я не сержусь на него. Просто у нас с ним разные взгляды на вещи, но это не означает, что я сержусь на него.

— Хорошо, — просиял Сэмми. Тема была слишком сложной для его понимания, и он был счастлив снова вернуться к подарку. — Могу я развернуть его сейчас, или нужно подождать особого дня?

— Сегодня и есть особый день. — У нее внезапно сдавило горло. — Открой его сейчас.

Он быстро разорвал коричневую бумагу и откинулся назад в безмолвном благоговейном восхищении. Достав из свертка пару перчаток из оленьей кожи, Сэмми вертел их в руках. Перчатки были точно такими же, какие носили кучера дилижансов.

— Вот это да! — было единственное, что он нашелся сказать, но его глаза сияли от восторга.

— Примерь их, — мягко подсказала Джуд, обменявшись улыбкой с Джозефом, который подошел взглянуть на подарок.

— Вот это да! — снова прошептал Сэмми, натянув плотные перчатки, и, согнув пальцы, покрутил руками, чтобы полюбоваться покачивающейся бахромой.

Джуд была вынуждена отвернуться, чтобы не лишиться сознания от нежности, теснившей ей грудь.

— Ну и как они? — поинтересовался Джозеф.

— Просто великолепны, — улыбнулся ему Сэмми. — Не могу дождаться сказать Маку, как они мне нравятся. Как ты думаешь, Джуд, когда он снова заедет к нам? Джуд?

— Не знаю, Сэмми. — Она слегка вздрогнула, но тотчас взяла себя в руки и привычным жестом подняла голову, вздернув подбородок. — Я не знаю, вернется ли он вообще.

— Ты хочешь сказать, что он больше не приедет? — Радость исчезла с лица юноши.

— Но Джуд не успела найти подходящий ответ, потому что со двора в комнату ворвался страшный шум, поднятый всадниками и испуганными лошадьми. Поклявшись не показывать собственного страха, она схватила старинное ружье и бросилась к двери — похоже, Долтон вернулся раньше, чем она ожидала.

Долтон Макензи был всецело поглощен бутылкой бурбона, принадлежавшего Патрику Джемисону. Свою первую рюмку он выпил сразу по возвращении из объятий Джуд Эймос. Это было несколько часов назад, когда тяжелая темнота окутывала изысканный кабинет, наполняя его углы, как она наполняла закоулки души Долтона. Он не стал зажигать лампу, предпочтя туманные тени, как нельзя лучше соответствовавшие его настроению, и, чтобы никто не мешал его раздумьям, запер дверь, не желая делиться такими личными переживаниями ни с насмешливым Латиго, ни с жестокой Кэтлин. Не торопясь, он пил рюмку за рюмкой, но не получал настоящего удовольствия от мягкого и приятного тепла напитка. Он действовал механически и не искал наслаждения в чудесных вещах, которые предлагал Джемисон, а пытался заблокировать мозг от всего окружающего, пока темнота постепенно отступала перед рассветом.