Тайна имения Велл - Кэтрин Чантер

Марк открыл дверцу духовки и вытащил оттуда яблочный пирог.

– Люсьен никогда нам не простит, если мы забудем об этом его сюрпризе. Ради внука придется съесть пирог.

То была моя тайная вечеря, этот пирог, который испек Люсьен. Если бы я знала это, то отдала бы вечную жизнь за право еще раз отломить ложечкой кусочек пористого теста, собрать на него теплый желтоватый крем и отправить себе на язык. Я бы продала душу за его легкость и сладость. Я бы предложила яйцам и муке, сахару и яблокам стать частью меня, раствориться в моем теле, смешаться с моей слюной, перевариться моими ферментами, отправиться в путешествие в составе моей крови, пока пирог, который он испек, войдет в каждую клеточку моего тела.

Я не знала этого. Голос внушал мне, что так много есть нельзя. Я размазала пирог по тарелке и оставила кое-какие кусочки под ложкой. Я предложила помыть тарелку прежде, чем Марк успел что-то заметить. Я помыла кастрюлю, в которой они замешивали тесто. Я позволила воде смыть следы маленьких ручек на деревянной ложке, которую держал Люсьен, языка, который ее облизывал. Марк вытер стол. Я позволила воде смыть все его следы.

Когда я вернулась в дом, то прикрыла за собой дверь, не закрыла, а именно прикрыла. Я никогда не закрывала дверь на замок. Я положила толстое полено в горящий камин. Этого хватит, чтобы тлело до самого утра. Я выключила свет, и теперь только редкие языки пламени освещали погруженную во тьму комнату. Я тихо поднялась наверх и зашла в ванную комнату. Вода в ванне была серой с легким налетом мыльной пены. В ней плавало несколько моих волосинок. Я не стала спускать воду, зная, что шум может разбудить Люсьена за стеной. Влажную одежду я оставила лежать на полу. Я так сильно устала, что решила первым делом выспаться, а потом встать пораньше, ответить на молитвы верующих и заполнить мой блог информацией о предпоследнем дне нашего богослужения. Я кликнула в верхнем правом углу theSistersoftheRose.com, и окошко свернулось за долю секунды, словно и оно хотело, чтобы я поскорей его закрыла.

Последнее, что я сделала, в определенном смысле слова последнее, что я вообще сделала в этой жизни, после того как бросила взгляд на полную луну, опустила жалюзи на окнах в моей спальне, встала на колени и поблагодарила Розу за благословение предстоящей ночи, я на цыпочках вышла на лестничную площадку и заглянула в щелку не до конца прикрытой двери в спальню Люсьена. Горел ночник, а в щель между плотными шторами проникал лунный свет. Он полз полоской по полу, а затем отражался в зеркале, висевшем на противоположной стене. Я не вошла в спальню. Я никогда к нему не заходила. Я стояла, как всегда, неподвижно, очарованная волшебством, исходящим от спящего ребенка, прислушиваясь к ритмичной последовательности его вдохов и выдохов, наблюдая за едва заметным шевелением одеяла и тем, как Люсьен сладко посасывает большой палец. Потом я пошла к себе и спала так долго и крепко, как давно уже не спала. Теперь, когда я знаю, что может случиться, пока ты не бодрствуешь, я больше не могу спать.

Сейчас я не знаю, что значит проснуться. Просто у меня одно состояние бодрствования сменяется другим. После того утра я никогда не просыпалась, поскольку никогда больше не спала.

Накануне того дня я твердо решила проснуться в четыре часа утра, ответить на молитвы по интернету, подготовиться к совместному чтению, то есть сделать все то, что я не успела вчера. Почему я не проснулась вовремя? Возможно, потому, что тело мое было занято чем-то вместе с дьяволом в самые темные часы ночи… Возможно, я вообще мало спала… Иногда мне хочется располосовать себе кожу только для того, чтобы увидеть, какая я внутри. Вот только у меня на руках нет когтей, а ногтями я могу нанести царапины, которые едва кровоточат.

* * *

Я проснулась поздно, очень поздно. На заутреню я никак не успевала, но, если поспешу, решила я, на чтение к сестрам попаду. Люсьена не было нигде ни видно и ни слышно, но минувший день выдался слишком долгим. Хмурые рассветы почти стерли резкость перехода от ночи к дню. Я была рада, что у меня есть возможность одеться в тишине и спокойствии. В последнее время Люсьен бывал излишне назойливым. Я встала на колени и быстренько помолилась. Тот день представлял собой каталог, состоящий из разделов «впервые» и «в последний раз». В последний раз я молилась, преисполнившись веры, а не отчаяния. На кухне я принялась звенеть посудой. Люсьен не спускался. Я позвала его. Последнее, чего мне хотелось, – просить Марка присмотреть за Люсьеном. Это могло послужить ему поводом вызвать Энджи или задержаться в Велле подольше. По радио, как всегда, передавали о бесконечной череде бед, обрушившихся на страну в связи с засухой. Это утомляло. Я выключила радио и снова позвала Люсьена. Не услышав ответа, я поднялась до середины лестницы и опять позвала… затем подошла к двери и открыла. Ночник до сих пор горел. Шторы оставались задернутыми. В кровати – никого.

– Люсьен! – заорала я.

Хотя куда мальчик мог подеваться в маленьком доме с двумя спальнями и одной лестницей, я понятия не имела. Я заглянула в ванную комнату. Не спущенная вчера вода казалась сегодня взятой из болота. В ванну явно никто не залезал. Моя ряса висела, перекинутая через край, словно мокрый саван. По крайней мере, внук не упал в воду. Я заглянула в спальню, стащила одеяло, надеясь, что сейчас он выскочит и крикнет мне: «Бу!» В груди у меня все напряглось, но я приказала себе дышать глубже, успокоиться. Подобное чувство рано или поздно переживает любая мать. Ей кажется, что случилось невообразимое, что она потеряла свое дитя, но почти всегда страхи оказываются ложными.

Я вернулась на кухню, надеялась, что, нарушив все законы природы, Люсьен умудрился спуститься вниз, усесться за стол и начать уплетать свою кашу, а я каким-то чудом не заметила его на лестнице. На кухне внука не было. Очевидным казалось, что Люсьен проснулся раньше, пока я спала, и улизнул из дома. Его коричневая куртка висела в коридорчике у задней двери. Рядом стояли сапоги, но я не удивилась бы, если бы оказалось, что внук вышел во двор босоногим даже в такой день. Задняя дверь не была заперта. Все показалось мне немного странным. Покрытый изморозью дуб словно был подсвечен, а крики фазанов создавали саундтрек. Люсьен должен был отправиться к Марку. Я не могла отрицать, что внук очень обрадовался его возвращению. Я постучала и тут же толкнула дверь в амбар. В большой комнате было прибрано. Помытую посуду Марк расставил на свои места. Нигде не валялись листки бумаги с буквами «М». Скорее всего, он сжег их в печурке, которую топил дровами. Джинсы Люсьена висели на стойке для сушки белья, а вот куртка Марка больше не висела на колышке в стене. Только выйдя из амбара, я заметила, что «лендровера» нигде не видно. Нужно думать логически. Начнем с самого начала. Люсьен встал рано, увидел, что я сплю, и пошел в амбар. Марку что-то понадобилось в Миддлтоне, и они вместе поехали в город. Так, скорее всего, и было.

Я смотрела на расстилающиеся передо мной поля. Как же пусто! Овцы сгрудились возле сена. Две вороны, кружась над Хеддичем, сражались с сарычом. Я замерзла, очень замерзла. Земля под ногами была твердой как камень. Я в нерешительности зашагала обратно к дому. Его мобильный телефон переключался на автоответчик, впрочем, если он поехал в Миддлтон, это неудивительно. Мобильная связь там просто ужасная. Над головой большая цапля лениво летела от озера по направлению к проезжей дороге, прочь из Велла. А потом я поняла! Голый ребенок… прощальный смешок… «Не дави на меня слишком сильно…» Случилось ужасное: он забрал у меня Люсьена и уехал с ним.