Псион - Джоан Виндж

В комнату входил Зибелинг. Рубай сконцентрировал свой мощный телепатический луч на нем. Теперь он контролировал всех троих. Непроизвольно я повернулся в сторону двери. Зибелинг ступил в полосу света. На его лице были написаны беспомощность и обреченность — как у Джули. Его глаза перебегали от Джули ко мне, от меня к Рубаю и обратно. Я поднял ружье — Зибелинг был у меня на прицеле.

— (Нет, я не хочу делать этого!)

Однако я не в состоянии был установить с ним контакт — он потерян для меня, так же как и Джули. Мои руки держали базуку наизготовку, и Зибелинг чувствовал дыхание смерти.

— Доктор Зибелинг, — Рубай кивнул. — Что ж, цепочка замкнута, и мы можем приступить к финальной части шоу.

Он произнес эти слова вслух, неизвестно зачем. Я стал ощущать его давление, сначала едва заметное, затем усиливающееся; у него была уйма времени, и он хотел вполне насладиться нашими конвульсиями. Я уже не в состоянии был больше сопротивляться. Я знал, что если не подчинюсь на этот раз, мое сознание разлетится на миллионы мелких осколков. Я не мог сделать это… не мог… Но как помешать этому? Моя рука затряслась, в то время как другая подняла оружие и навела на цель. Мой мучитель велел поместить пальцы на спусковой крючок…

Теперь обе мои руки держат оружие… Все, что я мог видеть, — Джули и Зибелинг.

И они — все, что у меня было.

И тут я не вписался в план Рубая. Мои пальцы впились в металл как его часть. Он не мог заставить меня выстрелить.

Это потрясло Рубая, на мгновение его сигнал ослабел. Он взял на себя слишком много и не оставил резервов; держать нас троих в кулаке было выше человеческих сил. Он не был богом. Я прорвался сквозь железные прутья изоляции и нашел сознанием Зибелинга.

— (Делаем сцепку!)

Однако он отверг меня: он был уверен, что я хочу застрелить его. Он отправил мне сообщение:

— (Ты маленький лживый ублюдок, как я мог купиться на твою ложь?)

— (Остановитесь!) — Мои руки тряслись от напряжения.

— (Я как чувствовал, кто ты на самом деле…) — В мгновение я ощутил все, что он всегда думал обо мне, презирая и отвергая меня. — (Надо было мне думать раньше…)

— Будь ты проклят… — Мой голос оборвался.

— (Нет, Кот! Я ошибался!) — Ужас наполнил его лицо. В это мгновение Рубай толкнул меня, и я выстрелил. Я знал, что это сделал не я, и рванул базуку в сторону. Но поздно; пучок энергии ударил Зибелинга и отбросил его на стену.

Джули закричала от его боли, и эта же боль эхом отдалась в моем сознании.

Затем Зибелинг исчез из моей головы, триумф Рубая пришел вместо него. Это была всего лишь шутка, фокус — и Зибелинг был мертв. Я заскулил, мои ноги подкосились, но Рубай железной энергетической хваткой поддержал меня. Я заставил себя посмотреть на Джули. На ее лице выражалось все и одновременно ничего.

— Прости меня, Джули, прости… — Мои руки с ружьем блуждали как лунатики.

Она бессмысленно смотрела куда-то сквозь меня.

Теперь нас осталось двое, и Рубай вновь захватил над нами полную власть.

Теперь очередь Джули, а потом — я знал это — я использую оружие против себя.

Потому что мне не хотелось жить.

В голове у меня была Джули. Я знал, что должно быть нечто более мощное, чем Рубай, — и это то, что она значила для меня, она была главным, единственным смыслом… Найти, найти ее, все остальное уже не важно… И я, вновь вырвавшись, нашел ее, вцепился и закричал:

— (Джули! Сцепку, сейчас!)

Я опять захлебнулся в темноте, но послал ей лучик света и заставил ее присоединиться ко мне.

Я ощутил приток энергии, растущий во мне, сильнее, чем когда бы то ни было… Ружье дернулось и вернулось в то же положение, как будто притянутое магнетическим полем: Рубай обрушил энергетический удар, чтобы разорвать наш контакт, но мы впились друг в друга, спаянные смертельной опасностью. Он пытался остановить наши сердца, но уже утратил контроль над нами. Тогда он направил энергию на болевой центр в моем мозгу и вырвал блокировку, установленную мной; мое тело закричало, пораженное шоком. Но это не могло поколебать мою решимость, я почти не ощутил боли — она была разбавлена, растворена, разделена…

Его атака возобновилась — он зашел с другой стороны, и его сознание попыталось ввергнуть меня в ад. И адом было мое собственное лицо, мое отвратительное лицо — Кот-полукровка, Кот, ищущий забытья в наркотиках, мелкий воришка, игрушка в чужих руках. Кот, продающий кого угодно за кредитку; я увидел свою выброшенную на ветер жизнь без прикрас. Я барахтался в этой паутине, запутываясь все больше… В считанные секунды я пережил все отвратительные и грязные эпизоды своей жизни… Передо мной прошло абсолютно все… Пока он, наконец, не приблизился к той двери, которая закрывала наиболее потаенную часть моего я, к тому барьеру, который был возведен в самом начале моей жизни. Я был окончательно приперт к стенке и поставлен перед выбором — сдаться или сломаться…

Я вошел в тот период жизни, о котором не помнил, и из темноты стали возникать картины:

— Спи, мой маленький… Пусть тебе приснятся солнце и звезды… — Это был ее ласковый голос, уводящий прочь мои страхи. Я увидел ее лицо, которое, наконец, улыбнулось мне одному… Почувствовал горячее прикосновение любви. И все исчезло, кроме счастья держать ту руку, которая была основой и смыслом всего. — Пусть тебе приснится твоя собственная маленькая планетка… — Как же я мог забыть это лицо? — Пусть тебе приснится твое будущее…

И затем, отвечая на мой вопрос. Рубай вырвал меня из сладкого сна и вернул меня в финал, где нашли конец воспоминания о счастье и надежности, покое и любви. Мои сны умерли в переулке Старого города, окрашенном красным цветом смерти… Я вновь слышал ее крики, которым никто не отвечал, крики в моей голове, доступные лишь мне одному — агония, ночной кошмар… Крики о том, чтобы это скорее закончилось…

— (Выхода нет. Кот… Лишь смерть ее и твоя смерть — наилучший выход…) — Рубай показал мне, как все должно закончиться:

— (Ты — ничто, ты остался один.)

— (Нет.)

Прошлое умерло вместе с моими грезами и снами. Но я не был одинок — ко мне пришла новая жизнь… Я был призван к ней не просто сцепкой наших сознаний, но и соединением душ, и я знал, что никогда не буду больше потерян и одинок.

Энергия, которую я теперь ощущал, была не только моей, погружающей меня в свет, теплый, чистый свет, ограждающий, перерождающий меня и дающий силы.

— (У тебя нет выхода, Рубай, ты побежден.)

Ужас, который сковывал меня все это время, вернулся к нему. Правда поставила все на свои места. Я услышал крик Рубая:

— (Нет, остановись, я не хочу умирать!)

Но было поздно, мое сознание распрямилось, как высвобожденная пружина.