Эрнст Генри - Леонид Михайлович Млечин

по этому поводу кампанию, главным образом, через Ллойд-Джорджа. Чтобы дать советской стороне какое-то „удовлетворение“, Черчилль устроил под председательством Энтони Идена совещание для обсуждения положения.

От англичан присутствовали министр иностранных дел Иден, первый лорд Адмиралтейства (морской министр) Альберт Александер и первый морской лорд (главнокомандующий военно-морским флотом) адмирал Дадли Паунд. От нас — я, начальник советской военно-морской миссии адмирал Харламов и капитан 2-го ранга (ныне контр-адмирал) Николай Григорьевич Морозовcкий в качестве переводчика Харламова.

На совещании Харламов, который вообще как-то робел перед Паундом (не только на этом совещании), атаковал Паунда вяло и нерешительно. Это заставило меня в конце совещания очень резко выступить против Паунда. Между мной и Паундом произошла ссора. Излишнюю горячность на совещании я считаю своей ошибкой, о чем заявил на предварительном следствии еще в октябре 1953 года. Теперь Харламов (на предварительном и судебном следствии) пытается доказать, что он был на совещании активен, а я пассивен. Но это не так. На судебном следствии я полностью подтвердил свою первоначальную версию.

6) Англофильство. Обвинительное заключение много говорит о моем англофильстве.

Отвечу: во-первых, англофильство — не уголовное преступление; во-вторых, на судебном следствии я достаточно убедительно показал, что моя любовь к английской литературе, которую я ставлю непосредственно после русской, нисколько не мешает мне в области политики руководиться в отношении Англии исключительно лишь интересами СССР.

И вот на основании таких-то материалов меня привлекают по статье 58–1 „а“!

Неужели человек, имеющий за плечами все перечисленные дела, может быть изменником Советскому государству? Конечно, нет. За что же я страдаю? Прошу реабилитации и освобождения.

С искренним и глубоким уважением

И. Майский

P. S. Так как я получил только три листа бумаги, прошу Маршала Ворошилова направить копии этого документа другим адресатам».

Военная коллегия Верховного суда СССР просто не знала, что делать. Все обвинения против Майского на закрытом судебном заседании рассыпались. Он объяснил, что на предварительном следствии признал себя виновным «под воздействием угроз со стороны начальника следственного отдела 1-го Главного управления МГБ СССР полковника Рублева, который угрожал избиением плетьми и созданием невыносимых условий содержания в тюрьме».

На суде свидетелем выступил бывший подчиненный Ивана Майского и Эрнста Генри в Лондоне Константин Зинченко, который еще в 1941-м отправил в Москву письма, сигнализируя о том, что посол недостаточно ратует за открытие второго фронта.

Карьера Зинченко развивалась вполне успешно. После войны его утвердили заведующим Отделом печати МИД. Затем он руководил Отделом латиноамериканских стран, 2-м Европейским. В 1948 году его командировали на главное направление — в представительство СССР при ООН. Представителем СССР в ООН был тогда Андрей Громыко. Более того, в 1949 году Зинченко по советской квоте сделали заместителем генерального секретаря ООН. Это была заметная и высокооплачиваемая должность (но получаемые в кассе ООН доллары следовало сдавать в кассу советского полпредства). А в 1952 году его внезапно отозвали в Москву и арестовали.

Должность Зинченко в аппарате ООН обрела значимость с началом Корейской войны летом 1950 года. Советский представитель по указанию Москвы отсутствовал на заседании Совета Безопасности ООН, где обсуждалась ситуация на Корейском полуострове, и не смог наложить вето на резолюцию, которая уполномочивала вооруженные силы стран ООН остановить агрессию Северной Кореи против Южной. Американские войска получили право использовать флаг Организации Объединенных Наций.

Соответственно командующий войсками на Корейском полуострове американский генерал Дуглас Макартур постоянно отчитывался перед руководством ООН. И генеральный секретарь ООН Трюгве Ли заподозрил, что его советский заместитель не зря проявляет такой интерес к этим документам, и лишил его доступа ко всем донесениям генерала Макартура. А в один прекрасный момент сотрудники ООН заметили, что Зинченко исчез, пишут американские журналисты Джордж Капоши и Пьер Дж. Хасс, авторы книги «КГБ в ООН».

Генеральный секретарь Трюгве Ли спросил одного из советских дипломатов Аркадия Александровича Соболева, который со временем станет заместителем министра иностранных дел СССР:

— Что с Константином?

Соболев ответил:

— Наверное, заболел.

В реальности его отозвали в Москву и арестовали. На суде Зинченко сказал, что понял слова посла Майского так:

— Майский решил на некоторое время несколько попридержать кампанию за открытие второго фронта, чтобы временно не раздражать руководящую верхушку Англии.

Председательствующий спросил:

— Каковы были последствия этого указания Майского?

Зинченко:

— Я сейчас не могу точно сказать, но, по-моему, пропаганда за открытие второго фронта, как в английской печати, так и в нашей советской печати в Лондоне, не прекращалась. И никаких других указаний от Майского по этому поводу ни я, ни другие не получали.

Председательствующий уточнил:

— Известны ли вам выступления Майского против открытия второго фронта?

Зинченко:

— Нет, таких выступлений я не слышал. Наоборот, я знаю, что в посольстве при разговорах о втором фронте Майский всегда выступал за него.

Председательствующий спросил Зинченко:

— Почему вы дали неправдивые показания на Майского?

Зинченко объяснил:

— Следователь задавал мне провокационные вопросы. Например, спрашивал, исключаю ли я возможность, что Майский работал на англичан? Конечно, я на такой вопрос отвечал, что не могу исключать такой возможности. Когда же мне давали на подпись протокол, то там вместо моего ответа было записано, что я убежден в том, что Майский работал на англичан. Я вначале не подписывал такие протоколы, но потом, когда меня «воспитали», я стал подписывать все, что мне давали.

Дело самого Зинченко было прекращено и его отпустили на свободу. В министерство иностранных дел его не взяли. Он устроился в журнал News («Новости»), который выпускала Советская военная администрация в Германии, потом перешел в журнал «Международная жизнь».

На суде председательствующий спросил свидетеля Константина Михайловича Кукина относительно его показаний о предательстве Майского. (На сайте Службы внешней разведки указано, что полковник Кукин с 1943 года был резидентом внешней разведки в Лондоне, где добился немалых успехов.) На суде же полковник Кукин рассказал:

— Я думал, может быть, такое поведение Майского вытекало из его неверия в победу СССР в войне с Германией.

Председательствующий спросил:

— А высказывания со стороны Майского о неверии в победу СССР вы слышали?

Кукин:

— Нет,