Головы профессора Уайта. Невероятная история нейрохирурга, который пытался пересадить человеческую голову - Брэнди Скиллаче

В романе о Франкенштейне чудовище, созданное врачом, говорит ему об ужасе своего существования, называет себя тварью, которая не имеет права быть. В романе нет предыстории этого персонажа. Мэри Шелли представляла свое чудовище чистым листом, пустым сосудом – это существо должно все постигать с нуля, даже собственную личность. А между тем Виктор Франкенштейн взял мозг взрослого человека, устройство для обработки данных, которое уже исправно функционировало в чьем-то организме, в какой-то среде, – и в экранизациях это часто подчеркивается. Каково это – очнуться самим собой, но в новом теле, смотреть на мир своими глазами, но видеть что-то чужое и незнакомое? Для нас этот сюжет кошмарен – переселение в чужое тело пугает больше, чем собственное уродство. Это напоминает нам о том, насколько мы полагаемся на свое тело: оно часть нашей личности, без него мы не мыслим себя с самого раннего детства. Но когда тело оборачивается против нас, будет ли пересадка мозга так уж разительно отличаться от других средств спасения хрупкой человеческой жизни?

Роберт Уайт однажды сказал, что пересадка головы – худшее, что он мог сделать для своей карьеры: слишком явное сближение с Франкенштейном, вероятно, и не позволило ему получить то признание, которое он заслужил за полвека успешных операций[563]. Но научный поиск иной раз подобен подземной реке. Идея пропадает на время, но лишь затем, чтобы позже вырваться на поверхность в самом неожиданном месте, и нередко – с поразительной мощью. Через три года после смерти Уайта в журнале Surgical Neurology International, престижном издании, выходящем в Америке, появилась необычная статья. Автор – хирург Серджо Канаверо из итальянской Turin Advanced Neuromodulation Group, а смелый заголовок рассказывал про «попытку приживления головы». Эта попытка была названа HEAVEN (по-английски «небеса») – the Head Anastomosis Venture, то есть инициатива по головному анастомозу.

Статья начинается с рассказа о пересадке обезьяньей головы Робертом Уайтом в 1970 году. По мнению Канаверо, методика Уайта не получила достаточной поддержки из-за неспособности медицины лечить повреждения спинного мозга[564]. Если спинной мозг можно было бы восстановить и возобновить движение по информационной магистрали организма, то пересадка головы, рассуждает Канаверо, вновь стала бы актуальна. Он, очевидно, упускает из виду этические проблемы, терзавшие Уайта, и забывает, с какими трудностями сам Уайт столкнулся в попытках получить разрешения и привлечь средства. Впрочем, Канаверо вообще вскоре прославится как человек, легко отметающий подобные сомнения. Наука, утверждал он, – то, что человечество может, а не то, что ему можно. «Можно и нельзя» – проблема общества, а не ученого, который «просто техник», роль которого сводится к поиску инженерного решения[565].

«Далее, – пишет Канаверо в 2013 году, рассуждая, как можно осуществить пересадку человеческой головы, – приводится возможный сценарий, чтобы дать читателю представление о проекте в целом»[566]. Описание повторяет хирургический протокол Уайта из журнала Scientific American, а ряд мест – просто прямые цитаты: «…и хирурги одновременно сделали глубокие надрезы вокруг шеи каждого пациента. Шаг за шагом они разделили ткани и мышцы, добираясь до сонных артерий, яремных вен и позвоночника». Это только один из примеров. Канаверо даже приводит слова, которыми Уайт завершил свою статью: слова о будущем, в котором пересадка головы станет обычным делом. Канаверо считал слова Уайта пророческими – и рассчитывал, что именно он воплотит это пророчество в реальность посредством новой технологии «ремонта» сломанного позвоночника. Эту невероятную процедуру он назвал анастомозом спинного мозга[567]. Секрет ее успешности (как заявлял Канаверо) заключается в фузогенах, «мозговом клее», о котором мечтал Гарольд Хиллман.

Гарольд Хиллман обожал клей: он начал о нем говорить еще в 1970-х и не раз возвращался к идее, что его работа и работа Уайта взаимодополняют друг друга. (Уайт, судя по всему, не вполне с этим соглашался. В интервью он весьма осторожно упоминал идею Хиллмана: не отвергая ее безоговорочно, он не разделял надежд автора, поскольку не видел никаких доказательств, что подобный состав на самом деле будет иметь какой-то эффект.) В октябре 2000 года Хиллман сообщил британскому изданию The Week, что работает над особым «мозговым клеем» – веществом, которое поможет соединить поврежденный спинной мозг, чтобы он смог восстановиться. Хиллман упоминал такие составляющие клея, как фактор роста нервов (NGF), эмбриональный экстракт, стволовые клетки, тканевые культуры, стероиды, нейроглия и витамины.

Впрочем, работа оставалась преимущественно теоретической: Хиллману не удавалось найти финансирование[568]. Из-за своеобразных представлений о мозговых клетках (Хиллман считал, что существует лишь два типа этих клеток, а не четыре, а другие ученые якобы ошибочно интерпретировали то, что видят при помощи электронного микроскопа) он утратил доверие британского Университета Суррея. Его вынудили уйти на пенсию раньше срока, хотя он с 1970-х годов исполнял обязанности директора университетской объединенной лаборатории прикладной нейробиологии. Казалось, идея клея зашла в тупик. Но, как и чудовище Франкенштейна, она еще заявит о себе – в 2003 году.

Удивительное открытие сделал Шай Шахам, глава одной нью-йоркской лаборатории, изучающей круглых червей. В глиальных клетках (от греческого слова γλοιός – клей) ученые долго видели не более чем базу для более важной части мозга – нейронов. Однако при этом глиальные клетки, не имеющие, как казалось, никакой собственной организационной структуры, отвечали за организацию всего остального. Выходило так, будто глиальные клетки обладают способностью строить «перегородки» и «ячейки», то есть разделять и оформлять студенистое серое вещество, известное нам как мозг. Оставалось загадкой, насколько далеко простирается их строительная способность, и это открывало простор для дальнейших исследований. После повреждения спинного мозга глиальные клетки образовали в его ткани «рубцы»: этот процесс ученые наблюдали не только у червей, но и у мышей. А какой эффект оказывает это рубцевание? И что это может означать в плане регенерации спинного мозга?

В 2004 году группа ученых из Мельбурнского университета выделила и блокировала так называемую молекулу EPHA4, управляющую, как предполагалось, образованием рубцов вокруг поврежденного участка спинного мозга путем активации особых нейроглиальных клеток, известных как астроциты[569]. Ученые вывели группу мышей без этой молекулы. Мышам нарушали целостность спинного мозга – так, чтобы левая задняя лапа оказалась парализованной. За три недели к мышам возвращалась способность передвигаться с прежней скоростью, а через месяц они снова владели пальцами ног[570]. После вскрытия ученые увидели, что у мышей восстановились нервные волокна в поврежденной области. В какой-то момент казалось, что наука на пороге великого открытия: новый спинной мозг для каждого! Однако обнаружились некоторые неожиданные сложности. Во-первых, даже мыши без EPHA4 восстанавливали около 70 % прежней подвижности. Заведующий новым отделением спинальной медицины Лондонского университетского колледжа Джеффри Рейсман скептически отнесся к находкам мельбурнской команды: мелкие животные часто вылечиваются сами, а между мышами и человеком пропасть ненамного меньше, чем между человеком и круглыми червями. Но все же опыты по регенерации спинного мозга у крыс и мышей широко развернулись, и вскоре масштабный проект на эту тему запустили и в Университете Западного резервного района, в лаборатории доктора Джерри Сильвера (бывшего ниспровергателя опытов Уайта по пересадке головы). Разные исследовательские группы в той или иной степени делали ставку на природу самого спинного мозга и его глиального клея. Но в лабораториях Университета Пёрдью, возможно, рождался новый клей.