Распеленать память - Ирина Николаевна Зорина

Адамович умел сражаться. Он действительно не знал страха или преодолел его навсегда, когда четырнадцатилетним пацаном пошел воевать в партизанский отряд. В конце жизни признался: «Я смерти не боюсь. Я мог мальчишкой умереть на войне. Оставшаяся жизнь мне была в подарок»[43]

Вся его послевоенная жизнь была жизнью живущего после смерти. В самые критические моменты – в дни августовского путча 1991 года и в самую тревожную ночь с третьего на четвертое октября 1993-го, когда, казалось, коричнево-красные фашиствующие молодчики возьмут реванш, – Адамович был поразительно спокоен, решителен и тверд.

* * *

Карякин очень рано прочел книги Адамовича – и первую «Сыновья уходят в бой» (1969) и «Хатынскую повесть» (1971), которая так потрясла Элема Климова и стала первоначальным толчком для крепкой дружбы этих трех столь талантливых людей.

Элем Климов и Алесь Адамович в Белоруссии на съемках фильма «Убей Гитлера». 1977

Я же встретилась с военной прозой Адамовича много позже, а узнала о нем, как ни странно, из песен Высоцкого. Они уже звучали и переписывались на магнитофон (у кого, конечно, была такая роскошная штука в те годы!). Это были песни к фильму «Сыновья уходят в бой», премьера которого прошла в Москве в 1971 году. Володя пел их нам в доме у Эллы Левиной (она работала в Театре на Таганке). Там собирались ее друзья – Толя Черняев, мы с Карякиным, режиссер Саша Митта с женой Лилей, художницей. Иногда заглядывала Галя Волчек, жившая одно время по соседству.

Однажды во время таких посиделок за столом Володя, который никогда не пил с нами и только пел, рассказал о режиссере этого фильма Викторе Турове, с которым они, почти погодки, сдружились еще на первой картине «Я родом из детства». У Виктора на глазах немцы расстреляли отца, а их с матерью и сестренкой угнали в Германию. Все они оказались в концлагере под Ахеном. И когда белорусские киночиновники требовали от Турова переснимать сцены о мальчишках, узнавших так рано войну, потому что они-то, чинуши, знали, как надо, – он приходил в ярость. Потом через это пришлось пройти и другому режиссеру Алеся, Элему Климову. Но на все предложения сменить «строптивого» режиссера на картине по повести «Хатынь» Александр Михайлович отвечал решительное «нет».

Осенью 1983 года Адамович и Василь Быков пригласили Карякина в Минск на конференцию, посвященную проблемам войны и мира. Я тоже туда приехала, правда, с некоторым опозданием, у меня там были лекции.

Конечно, на самой конференции было много официальщины. На Адамовича и Карякина, выступивших очень резко против ядерной гонки и нежелания властей обоих лагерей искать пути от «холодной войны» к диалогу, посыпались обвинения в «пацифизме» и «алармизме». Впрочем, для них это было привычно. Даже Д. А. Гранин с присущей ему хитрецой немного охолодил своего соавтора по «Блокадной книге»: «Адамович тащит меня на край пропасти. Нарисовал жуткую картину конца света, а тут еще Карякин добавил – и говорят: работай! А я не могу работать на краю пропасти».

Среди участников конференции было немало интересных людей, и прежде всего, конечно, Василь Быков. Могучая личность, сильная воля и детская открытость.

А после конференции мы поехали в Хатынь. Повесть Адамовича «Я из огненной деревни» обожгла в свое время многих. Но увидеть Хатынь, страшный мемориал, своими глазами, узнать, прочувствовать, что 209 городов Белоруссии было уничтожено, 9200 деревень сожжено, из них 628 – вместе со всеми жителями, что каждого четвертого белоруса унесла война, убил фашизм, – это было потрясение.

Приехали в мемориальный комплекс. Уже на подъезде я увидела огромную скульптуру – «Непокоренный человек». Темная фигура старика с телом мертвого мальчика на руках. Нам рассказали, что сожгли всех, а тех, кто выбегал из горящего сарая, добивали из автомата. Уцелел деревенский кузнец. Обгоревший и раненый, он пришел в сознание ночью, когда каратели ушли. А сын его, смертельно раненный в живот, скончался у него на руках.

Двадцать шесть символических пепельно-бетонных обелисков с колоколом наверху. И перед каждым из сожженных домов – открытая калитка. И «Кладбище деревень», на котором символически похоронены 185 белорусских деревень, разделивших судьбу Хатыни.

Но, может быть, самым сильным памятником Хатыни стала книга «Я из огненной деревни». Что сделал Алесь Адамович со своими товарищами и соавторами – Янкой Брылем и Владимиром Колесником? За три года (1970–1973) они объездили 147 белорусских деревень и записали на магнитофон рассказы чудом уцелевших свидетелей трагедий. «Мы такую правду на себя обрушили, что не до литературы стало, – написал тогда Адамович. – Есть, оказывается, правда, необходимая, большая, которую литература, однако, не в силах не только выразить вполне, но и просто вобрать, удержать. Сознаешь себя не столько „художником“, а тем более „поэтом“, сколько летописцем, свидетелем и еще проповедником».

Так родилась в Белоруссии, вышла из-под пера белорусского писателя «сверхлитература». А потом эта «сверхлитература» пришла в Россию.

Блокадная книга

В грязи, во мраке, в голоде, в печали,

где смерть, как тень, тащилась по пятам,

такими мы счастливыми бывали,

такой свободой бурною дышали,

что внуки позавидовали б нам…

Ольга Берггольц

Адамович задумал книгу памяти о погибших в блокаду ленинградцах. Ясно было – осуществить такое ему одному не по плечу. Да и не пустит его с магнитофоном работать в «свой» город ленинградское партийное начальство во главе с Романовым. Против начальства надо было выставить очень авторитетного человека. Таким писателем-тяжеловесом мог стать только Даниил Александрович Гранин.

В июле 1941 года двадцатидвухлетний ленинградец Даниил Герман (Гранин – его псевдоним) добровольно вступил в ряды народного ополчения. Первую блокадную зиму отвоевал простым рядовым пехоты. Потом – танковое училище, и оттуда уже офицером-танкистом был направлен на фронт. Дважды ранен, награжден орденом Красной Звезды. В партию вступил в первые дни войны.

В семидесятых годах он был уже известным писателем. Роман «Иду на грозу» (1962) принес ему огромную известность, повести и рассказы «Собственное мнение», «Кто-то должен», «Выбор цели» (о Курчатове) и другие обсуждались не только среди интеллигенции, но и среди широкой читающей аудитории. Он был уже лауреатом Государственной премии (1976) и первым секретарем Ленинградского отделения Союза писателей. Вот и поехал наш «неугомонный овод» (так его называл Карякин) к Гранину, с предложением совместной работы. Но уговорить его оказалось не так просто.

Даниил Александрович, как он сам рассказал спустя годы, считал, что хорошо знает, что такое блокада. Но Алесь Адамович предложил