Канализация, Газ & Электричество - Мэтт Рафф

Ее ожидала радость вуайериста: Арчи Керриган заперся у себя в комнате в предвкушении длительной осады. Он уселся поудобнее, настроив терморегулятор на жару, как в Арканзасе, и разделся до майки (белая, без рукавов) и широких трусов (в полоску, цветов Британской Конфедерации). Именно в таком полуголом виде он подошел к окну, когда в него постучали. Похоже, он не удивился, увидев, что на подоконнике у него сидит женщина; Арчи поднял раму и пригласил Джоан выпить чаю.

— Надеюсь, ты не против немного попотеть, — сказал он, повернув терморегулятор еще на одно деление. Джоан против не была; а учитывая ее склонность к философски необоснованным романам, следующий ее шаг предугадать было несложно, но переспали они, лишь когда она пришла во второй раз.

После этого Джоан протянула руку, чтобы взять со столика пепельницу, но наткнулась на книгу. «Атлант расправил плечи» в мягкой обложке.

— Стоит читать? — поинтересовалась Джоан, Арчи же в качестве пепельницы нашел ей банку от пива «Курз».

— Неплохая телега, — ответил Арчи. — Лучшая рекомендация — то, что она почти всю политику ставит с ног на голову. Я не раз видел, как люди, которые вполне нормально переносят Г.Л. Менкена[178], просто из себя выходят по поводу Айн Рэнд. Без порнографических картинок большей полемики не вызовешь.

— О чем там?

— А это ты мне потом сама расскажешь. Прочитай и выясни.

— Ну ты хоть намекни.

— Зачем?

— Там больше тысячи страниц, и шрифт очень мелкий. Очень много придется потратить сил и времени.

Арчи ухмыльнулся.

— Джоан, в моей «Библии короля Иакова» тысяча страниц. На корявом английском, никак не меньше. Ты бы доверила кому-нибудь пересказать ее?

— Я католичка, — напомнила ему Джоан.

— Ну, — ответил Арчи, — так перестань ею быть. Получая информацию из третьих рук, мир ты не спасешь. — Он постучал указательным пальцем по обложке. — Врубайся сама.

Вот так, подгоняемая нежной стрелой любви, она открыла книгу Рэнд на первой странице и принялась читать.

«Атлант расправил плечи» — это был роман о будущем. Не о том, которое настало, а о том, что существовало в 1940-х, каким его видела Айн Рэнд в комнатушке на калифорнийском ранчо, где она написала первые из этого великого множества слова. О совершенно ином будущем…

Человечество бултыхалось на грани апокалипсиса. Весь мир обуял альтруизм — вера в то, что потребности общества важнее прав отдельного человека, — что довело до диктатуры все народы, кроме одного. Одни в целом мире народных республик, Соединенные Штаты все еще мигали маячком свободы и ценности индивидуальных достижений; хотя даже в Америке коллективисты отхватывали все больше и больше власти.

Коллективисты, главные дьяволы в готовящемся великом миракле, славились в основном идиотскими именами, которыми их наказали родственнички: Уэсли Мауч, Бальф Юбанк, Клод Слэгенхоп, Оррен Бойл, Тинки Холлоуэй, Бертрам Скаддер. Они отличались отвратительной внешностью: либо обрюзгшие, либо тощие, как жерди, лысые и неопрятные, отягощенные нездоровой кожей и дурным запахом изо рта. А также — очень невысоким уровнем интеллекта; многие хоть и посещали колледж, но ничего там не узнали, кроме того, что там не преподают ничего такого, что им хотелось бы узнать. Они либо занимались бесполезной работой, либо занимали паразитические должности, «работали» правительственными бюрократами, политическими лоббистами, налоговыми инспекторами, «трудились» в органах, регулирующих торговлю, и в областях науки, поддерживаемых государством, были счетоводами, философами-платонистами, экономистами-социалистами, современными художниками, сатириками, газетчиками-скандалистами, экологами, астрологами, профессиональными матерями на пособии; и так далее, и тому подобное. Поскольку у коллективистов полностью отсутствовал созидательный талант, поскольку они полные моральные банкроты и не могли испытать подлинного счастья, они старались наказать всякое проявление мастерства и самореализации в других; отсюда и их преданность этике альтруизма, которая превозносит посредственность над талантом и способность к самопожертвованию над самоуважением. К тому же они закатывали настолько ужасные званые обеды, что ни у кого даже сил не было притворяться, что им нравится.

Роль положительных героев исполняли выстроившиеся против подобных чудовищ рационалисты-индивидуалисты, «люди разума»: Хэнк Реардэн, владелец лучших сталепрокатных заводов и изобретатель «металла Реардэна», революционно нового сплава; Франциско Доминго Карлос Андрес Себастьян д'Анкония, цветущий наследник меднодобывающей династии д'Анкония; Дэгни Таггарт, восхитительная красавица и действующий вице-президент железнодорожной компании «Таггарт Трансконтинентал»; добившийся успеха собственными силами нефтяной магнат Эллис Вайет; супербанкир Мидас Маллиган; судья Наррагансетт, юрист, выступающий за интересы деловых кругов; и с десяток прочих — все легко узнаваемы по героическим именам, точеным лицам и идеальному атлетическому телосложению. Коллективисты ни на что не годились, а у индивидуалистов хорошо — просто великолепно — выходило все, за что бы они ни брались. Почти у всех имелись собственные компании, они самостоятельно поднялись с нуля до небывалых высот без чьей-либо помощи и покровительства, даже дети индустриальных магнатов не получали никаких поблажек, а должны были заработать каждый унаследованный пенни. Они поставляли на рынок товары и услуги максимально возможного качества — то есть лучшие, самые качественные, безопасные, приятные для всех органов восприятия и рассудка, обеспечивающие высочайшую отдачу за каждый доллар. Индивидуалисты производят эти качественные товары не из ложной альтруистической преданности «потребностям общества». Как раз наоборот: все эти люди были невероятными эгоистами и понимали, что добиться успеха на рациональном рынке — где конкуренты не знают жалости, а потребители не знают терпимости — можно, лишь преуспевая. Стоит ли говорить, что они берут за свои товары невероятно большие деньги и платят работникам крохотную зарплату, и, разумеется, обе суммы определяются беспристрастной рыночной логикой. Будучи сторонниками принципа свободной конкуренции, они полностью отказались от государственной поддержки и насилия как инструмента торговли — и никогда, абсолютно никогда не врали.

К сожалению, эта самая чистота характера сделала индивидуалистов уязвимыми перед коллективистами. Поскольку разум был их второй натурой, они наивно не понимали, как работает мозг нерациональный, а их самоуверенность не позволяла им увидеть, насколько такие люди опасны, если встанут у тебя на пути. Когда их лучшие начинания встречали презрением и равнодушием, когда их производительное корыстолюбие назвали «безудержной жадностью», когда правительство, «действующее во благо общественного благополучия», облагало их налогами, регулировало их деятельность и просто грабило средь бела дня… они ничего не делали. Они страдали и недоумевали по поводу такой несправедливости, но никак не могли понять, в чем ее истоки, и продолжали себе трудиться, соглашаясь со взваленной на них неоправданной ношей и стараясь преодолеть все возможные препятствия на пути их развития.