Обменные курсы - Малькольм Брэдбери

– Да, наверное, – отвечает Петворт.

– Не понимаю, почему эти люди не уходят! – говорит Любиёва, поднимая голову. – Может быть, они хотят заявить протест. Иногда такое случается. Однако наши капельдинеры очень дельные.

И впрямь, портьера, скрывающая вход в зрительный зал, расходится, и две капельдинерши в черных костюмах выводят пару: он – в ярких клетчатых штанах, она – в расшитом бриллиантами брючном костюме.

– Когда, черт возьми, вы тут научитесь управлять страной?! – с техасским акцентом кричит мужчина капельдинерше.

– Вы понимаете, что эта ерунда происходит третий вечер кряду?! – восклицает его жена, обращаясь к другой.

– Вот видите, как легко разрешилось наше маленькое недоразумение, – говорит Любиёва, вставая. – Мы можем идти в зал. Возьмите меня под руку, пойдемте красиво.

Зрительный зал – высокий, круглый, богато отделанный – являет собой памятник барочным вкусам. Его опоясывают ярусы лож; в ложах сидят, переговариваясь, нарядные люди, блестят манишки и яркие платья. Арка просцениума украшена лепными купидонами, и только в центре композиции видны следы исторического процесса: на месте сбитого имперского герба горят красные серп и молот.

– У нас кресла в партере, – говорит Любиёва, усаживаясь на место во втором ряду. – Очень хорошо, мы всё увидим. И даже не опоздали, оркестр только входит. Может быть, ждали нас. Разумеется, оркестр замечательный, наши музыканты мирового класса. У них есть только одна маленькая проблема.

– Да? – спрашивает Петворт, садясь рядом. – Какая проблема?

– Они любят очень много работать, как все наши люди, поэтому на репетиции часто присылают замену. Потом на выступлении они, конечно, играют прекрасно, только часто не понимают, что делают другие. Однако сегодня так не будет, они уже играли вместе вчера. А вот выходит наш дирижер. Лео Феникс, из Праги, очень молодой, но уже очень знаменитый. Может быть, вы про него слышали?

– Боюсь, что нет, – признается Петворт.

Публика начинает хлопать; Лео Феникс, во фраке, кланяется.

– Нет? – переспрашивает Любиёва, хлопая. – О нем написано много хвалебных статей. Может быть, вы читали?

– Нет, не читал, – говорит Петворт.

Дирижер поворачивается к оркестру, в зале медленно гаснет свет.

– Ой, Петвурт, – внезапно говорит Любиёва, стискивая ему руку. – Кто это?

– Что-что? – спрашивает Петворт.

– Кто-то вам машет из ложи второго яруса, где сидят партийные руководители, – говорит Любиёва. Однако ложи уже превратились в темные кольца среди почти полной тьмы; начинается увертюра. Звучит пиццикато струнных.

– Кто это был? – шепчет Любиёва.

– Я не видел, – так же шепотом отвечает Петворт. – Мужчина или женщина?

Громко вступают фаготы.

– Конечно, женщина. В красном платье.

– Представления не имею.

Грохочут медные.

– Конечно, имеете, – шепчет Любиёва.

– Вряд ли она махала мне, – отвечает Петворт.

Деревянные духовые высвистывают что-то замысловатое.

– Кому же еще, – шепчет Любиёва. – Петвурт, вы как романтический мальчишка. Повсюду где вы, там и дамы.

– Неправда, – шепотом возражает Петворт.

Скрипки исполняют побочную партию.

– Может быть, вы – американец, – говорит Любиёва. – Неужели вы всё время думаете про постель, как они?

– Нет, – шепчет Петворт.

Новая, более мрачная тема всё более властно звучит на фоне первой, радостной, которую исполняют деревянные духовые.

– А я думаю, да, – говорит Любиёва. – За этим вы и приехали в Слаку? Ради любовных приключений? Я думала, ради лекций.

– Конечно, ради лекций.

У медных всё настойчивее звучит первая тема.

– Всего два дня, как вы в Слаке, – говорит Любиёва. – Вы сказали мне, что никого здесь не знаете. А теперь, через два дня, везде дамы. Утром, вечером, днем, все время дамы. Кто она?

– Правда не знаю, – шепчет Петворт. На них уже оборачиваются.

– Пожалуйста, – по-английски шипит кто-то сзади. – Мы пытаемся слушать музыку.

– Извините, – обернувшись, произносит Петворт.

– О, это вы, мой добрый старый друг, – восклицает голос сзади. – Вы ссоритесь? Что-то не так?

Музыка звучит все громче, две темы сплетаются.

– Не ваше дело, товарищ Плитплов, – шепчет Любиёва.

– Мы сидим близко, – говорит Плитплов. – Какое приятное совпадение!

В клубах пыли поднимается занавес. Публике предстает буколическая нарисованная местность, деревья с бочкообразными стволами шелестят бумажной листвой. В центре пещера из папье-маше, из нее появляется молодой человек, одетый стариком, с длинной седой бородой.

– Говорит, он очень старый старик с длинной седой бородой, – шепчет Любиёва.

В оркестровой яме заливается флейта; из-за левой кулисы выпархивает девушка, одетая юношей.

– Говорит, она девушка, одетая юношей, – шепчет сзади Плитплов.

– Конечно, старик не знает, что на самом деле она – девушка, – говорит Любиёва, – потому что она представляется ему солдатом.

– А она не знает, что на самом деле он – ее дядя, – объясняет Плитплов, – потому что он представляется ей королем заморской страны.

Из-за кулис выступает юноша в очень длинном плаще и с пением крадется между картонными деревьями.

– Ой, какой глупый! – со смехом говорит Любиёва. – Он поет, что влюблен в пропавшую девушку.

– Вот эта девушка, – шепчет Плитплов, – но он не может на ней жениться, потому что отцы запрещают.

– Вот и прячется в лесу, переодетый разбойником, – говорит Любиёва. – Он поет, что грабит богатых, чтобы помогать бедным.

– Чтобы играть в карты, – возражает Плитплов.

– Чтобы помогать бедным, – повторяет Любиёва. – Теперь он видит старика и хочет украсть у того кошелек, тогда все увидят, что он – разбойник.

– Смотрите, он крадет кошелек, – шепчет Плитплов.

– А девушка хочет доказать, что у нее мужская честь, – говорит Любиёва, – и драться с юношей на дуэли. Неужели она не видит, что это ее милый?

– Не видит, – шепчет Плитплов.

– Смотрите, они оба вынимают пистоли. Ой, какая жалость. Он пулит ее, и она падает. Теперь она поет, что умирает с свинцом в груди.

– С каким винцом? – спрашивает Петворт.

– С свинцом, которым он запулил ее из пистоли, – отвечает Любиёва.

– С пулей, – шепчет Плитплов. – Не было никакого винца.

– Я права, с свинцом, – говорит Любиёва. – Теперь он поет, что ему жалко. Он хочет расстегнуть на ней рубаху. Может быть, он обнаружит там очень приятную неожиданность, как вы думаете?