Утерянное Евангелие. Книга 3 - Константин Стогний

Наконец он остался один и добрался до цели. «Успел…» Отсюда было видно все, будто с самолета. Ветер и дождь мешали смотреть, гром и молния — не пугали. Сейчас в этой жизни было кое-что пострашнее…

Полковник взглянул в сторону гипотетической дамбы. О ужас! Оттуда шла неимоверная толща воды. Она сметала все, заполняя непреодолимой водной гладью пространство на многие километры, насколько хватало глаз. Вот она уже проглотила Рыбальский… затем Труханов остров вместе со всеми его базами, растительностью и пешеходным мостом.

Короленко оцепенел… Как ребенок, который смотрит на синие тучи и, представляя их волнами, прячется за свою большую и сильную маму, которая защитит и успокоит. Но это было, увы, не детство, и Родина-мать, способная выдержать землетрясение девять баллов, могла и не спасти. Напоследок полковник почему-то подумал о Лаврове — может быть, единственном человеке в жизни, кто был ему настоящим другом. Короленко обхватил мокрую от дождя голову своей единственной рукой и из его груди вырвалось: «Вит-я-я — а-а-а-а!»…

* * *

Лавров проснулся в холодном поту и вскочил. Вокруг было тихо. Сомалийское плато перед Аденским заливом готовилось встречать рассвет.

— Фу ты, господи, — пробормотал Виктор. — Беда какая…

Рядом лежала Сигрид, которая не спала и смотрела на журналиста широко открытыми глазами.

— Оказывается, и сильные мужчины могут видеть кошмары во сне. От страха ты звал сам себя…

— Как?

— Вот так: Витя — а-а-а!

В кузове поломанного грузовичка, водитель которого так и не соизволил появиться, Густав спал в обнимку со своим камнем, боясь расстаться с ним даже на минуту. Спал неспокойно. Во сне его губы шептали бессвязные фразы на греческом, арамейском и латыни.

— Стурен, проснись, — подергал его за плечо журналист.

Виктору уже полчаса не давал покоя его сон, который он помнил до мельчайших деталей.

— Поговори с ним, — попросил украинец Густава.

— С огромным удовольствием! — радостно отозвался ученый. — Что спросим?

— Спроси его… о моем сне, — попросил Виктор, не рассказывая канадцу ничего из того, что видел.

Густав улегся поудобнее, прислонившись затылком к реликвии, и устремил свой взгляд в быстро светлеющее небо. Рассвет он встретил на камне. Но его благообразное лицо исказилось гримасой ужаса. Он что-то быстро шептал, стараясь не пропустить ни единого слова Иешуа. Виктор и Сигрид молча наблюдали за ним.

— Твои друзья живы. И город твой цел и невредим, — заключил Стурен после пятнадцатиминутного общения с Камнем Святого Климента.

— Я рад… меня интересовало не только это. Рассказывай все, — потребовал Виктор.

— Ты действительно хочешь это услышать? — неуверенно спросил канадец.

— Густав, не зли меня…

— Ну, хорошо… — Стурен сел и сосредоточился, как на лекции в университете.

— Вы живете, как на вулкане… Море, воздвигнутое твоими предками, построено на брошенных домах, человеческих костях, на садах и сельскохозяйственных угодьях… Сколько стариков покинули места, где прожили всю жизнь и умерли в чуждых их сердцу больших каменных домах?.. Сколько под водой осталось могил, которые больше некому оплакивать?.. Великий грех совершили твои предки.

— Что еще он сказал? — спросил Виктор, подозрительно посмотрев на Густава.

— Сказал, что этот сон — то, что может случиться на самом деле, если…

— …Что если? — Виктор нетерпеливо вцепился в плечо канадца и дернул его с такой силой, что тот взвыл от боли.

— …Если будете вести себя как ненормальные, — шипя от боли, произнес ученый, растирая плечо. — Медведь чокнутый!

— Густав, — спокойно попросил Виктор. — Ты можешь сказать по-человечески, что нужно сделать, чтобы этого не случилось?

— Людей любить! Бога почитать! Веровать! Не воевать! — выпалил канадец и через паузу буркнул: — Ученых не обижать…

Последних слов Виктор уже не слышал. Он горько задумался о том, что ему через Стурена поведал камень. Лавров когда-то делал материал о части затопленных территорий, которые стали акваторией Киевского моря. Как Сорокошичи переносили во вновь образованное село Тужар, перекатывали избы на бревнах… Но это все капля в море. Сколько еще бывших сел затонуло на площади почти в тысячу квадратных километров — история умалчивает. Власти никогда особо не заботились о людях. Просто принимали решение и ставили в известность. Многие старики не хотели бросать свои угодья, выстраданные кровью и потом дома, взращенные фруктовые сады… Кто их спрашивал? Вот так взяли и переселили из родных сел, от могил предков, от церквей, «намоленных» многими поколениями святых мест. Но что интересовало тогда атеистов, кроме решений в духе марксизма-ленинизма? А сейчас?.. А сейчас это никому не нужно и подавно. Виктор опять задал себе вопрос: «Кому это нужно? Кроме меня… Чего же не хватает вам, люди?»

— Добра и милосердия! — ответил Стурен.

Виктор посмотрел на канадца, лежащего на камне.

— Я перевел ему твой вопрос, Лавров, — улыбнувшись, пояснил Густав.

— Я что… говорил вслух? — удивился Виктор.

— Нет, просто иногда единомышленники мыслят на одной волне, — скромно ответил ученый.

— А ты разве мой единомышленник?

— Сейчас — да. Я ведь, как и ты, живу и работаю для людей.

«Отлично, — подумал Лавров. — Посмотрим, что ты запоешь, когда я отдам код к пяти миллионам долларов пиратам»…

— Их монастырь очень древний. Его еще в двенадцатом веке основал в Новгороде преподобный отец Онуфрий. Предание гласит, что средства на монастырь ему пожаловал сам Николай Святоша, когда он еще не был монахом, а был князем луцким. Потом их монастырь в Новгороде поджег и разорил московский царь Иван Грозный. Переехали они на Волгу. Там, под Хвалынском, по сей день их обитель во имя святого Климента и находится.

Стурен шел задыхаясь, но от Виктора не отставал. Его глаза горели жаждой деятельности. А его поле битвы — наука: история, палеография, летописи. Он рассказывал о тех, кто так лихо пытался отобрать у Виктора камень прошлой ночью.

— Так что же, они действительно православные монахи? — удивлялся Виктор.

— Они считают себя православными. А официальную церковь — языческой.

— Выходит, они раскольники?

— Не столько раскольники, сколько старообрядцы.

— Хороши же батюшки! — воскликнул журналист. — С винтовками да автоматами в руках. Церковь должна нести добро людям.

— Они не признают церковь…

— Стоп-стоп-стоп. Это как?

— Очень просто. Они не носят крестов, не осеняют себя крестным знамением, не строят церквей, не несут службу…