Почти невеста - Джейн Фэйзер

– Никого?

– Ты занимаешь свое собственное место, – ответила она. – А у Мэг будет свое.

«К тому же, – добавила она про себя, – у тебя есть Лили. Поэтому мне нужна Мэг».

– Завтра же напишу, – пообещал Джек, сражаясь со складками ее ночной рубашки.

Неделей позже в один непогожий день, сыпавший мелко моросящим дождем, Джек вошел в дом, стряхивая дождевые капли со своей бобровой шляпы с высокой тульей. Он остановился в холле, хмуро прислушиваясь к гулу возбужденных голосов в гостиной. Судя по тому, что ему удалось услышать сквозь распахнутую дверь, Арабелла, по-видимому, принимала кого-то из опекаемых ею французских эмигрантов. Она недолго колебалась, прежде чем нашла сферу применения своим силам и влиянию, размышлял Джек, все больше мрачнея. Ее гостиная и столовая всегда были к услугам элиты из числа вигов, что было неудивительно, принимая во внимание тот факт, что ее муж был ведущим членом этой партии, но ее гостеприимство по отношению к эмигрантам не имело отношения к Джеку.

И это его тревожило. Она собирала деньги, упрашивала и умасливала всех в Лондоне, кто мог предоставить жилье, работу, медицинскую помощь, и у него не было ни малейшего сомнения в том, что она щедро помогает им, черпая из собственных средств. Похоже было, что эта все растущая армия бедных беженцев теперь заняла место сельского люда, забота о котором была ее главным занятием. Его беспокоило то, что она так рьяно вмешивалась в их жизнь, но он мог понять ее потребность в этом. А вот чего он понять не мог, так это то, что она с таким же рвением принялась опекать беженцев из числа аристократов.

Эти люди наводняли его салон, ворчали и сетовали по поводу своей судьбы, поносили тех, кто создал невыносимые условия в их отечестве, и жаловались на негостеприимство англичан, которые, как они полагали, должны были взять на себя заботу о них. Все это наполняло его сердце горечью и отвращением. Они избежали казни, сохранили жизнь, в то время как бесчисленные тысячи их соотечественников, равных им по положению, отправились на гильотину. Они потеряли свои привилегии, но все же жили и дышали в свободной стране. И тем не менее единственное, что они делали, – это жаловались.

Он помнил кровавую резню на подворье Ля Форс, телеги, нагруженные трупами, окровавленный нож гильотины и не мог забыть этого, а их беспокоило только то, что их прелестные особняки оказались в руках черни, а элегантные парижские отели – в руинах. Они оплакивали утрату своих богатств, земель, драгоценностей, привилегий и очень редко вспоминали о тех, кого оставили истекать кровью.

По чести говоря, ему было известно, что не все они такие. Многие эмигранты неустанно трудились, чтобы помочь соотечественникам, и тем не менее он был полон горечи, оттого что они живы, а Шарлотты уже не было.

Он с трудом выносил их общество. Ему было неприятно находиться в одной комнате с ними. И он уже двинулся к лестнице, ступая как можно тише, в надежде избежать встречи. Но как только он поставил ногу на нижнюю ступеньку, собаки выбежали из гостиной и принялись возбужденно лаять и бросаться на него, хватая его за полы сюртука.

– На место, черт вас возьми! – бросил он, отстраняя их. – Не могу понять, почему вы воображаете, что я так же рад видеть вас, как вы меня? Вы мне глубоко противны.

Они продолжали, умильно глядя на него, махать пушистыми хвостами, а глаза их сияли и были полны обожания.

– Я так и думала, что это ты, – сказала Арабелла, появляясь в дверях. – Они никого так не встречают.

– Они пребывают в заблуждении, что я их люблю, – сказал Джек, отряхивая сюртук.

Она загадочно улыбнулась ему, слегка склонив голову к плечу;

– Тебе не удастся их обмануть. Не зайдешь ли поздороваться с нашими гостями? Маркиз Фронтенак спрашивал о тебе.

Он не мог отказаться поздороваться с гостями в собственном доме.

– Я думал, что надо переодеться, – ответил он, меняя на ходу маршрут. – Но вероятно, и так сойдет. – И последовал в салон за ней.

Арабелла наливала чай нескольким дамам в углу салона, напрягая слух, чтобы различить, о чем ее муж говорит с Фронтенаком. Присутствие Джека сделало для нее невозможным продолжать тайное расследование судьбы графа и графини де Вильфранш. Пока что ей удалось выяснить только, что графа отправили на гильотину два года назад, а его жена, сестра Джека, исчезла несколько позже. Похоже, никто не знал, появилось ли ее имя в ежедневно обновлявшемся списке казненных, публиковавшемся революционным трибуналом, хотя в этом не было ничего удивительного в смертоносном хаосе большого города. Она могла умереть в тюрьме или на гильотине – это было в равной степени вероятно.

Но Арабелла была убеждена, что кто-нибудь еще, кроме Джека, мог знать правду об участи его сестры, правду, которая могла дать ей ключ к тайнам мужа.

Шум в холле тотчас же вызвал тишину в переполненном людьми салоне. В дверях появился Тидмаус.

– Их высочества принц и принцесса Уэльские, – доложил он, кланяясь чуть ли не до колен.

Все поднялись с мест, дамы присели в реверансе, мужчины изогнулись в поклоне, когда танцующей неспешной походкой вошел принц, неся впереди свой животик. Его молодая жена, на которую он не обращал ни малейшего внимания, следовала по пятам. Принцесса Каролина держала голову высоко, но два алых пятна горели на ее щеках, и Арабеллу охватил гнев. Георг, принц Уэльский, был хамом, как она и предположила при их первой встрече. О, он мог быть остроумным и даже умным, но при этом оставался упрямым и надменным и ни в малейшей степени не обладал способностью к самокритике. Он не имел права обращаться с женой так неуважительно.

Она выступила вперед:

– Добро пожаловать, сэр. Добро пожаловать, мадам. – И улыбнулась принцессе: – Не угодно ли чаю?

– Черт возьми! Нет, мадам, – объявил принц. – Кларета, Джек, мой дорогой друг, бутылку вашего лучшего кларета.

– Разумеется, сэр, – ответил Джек безупречно поставленным голосом. – Тидмаус, кларета 83-го года.

Арабелла с улыбкой снова предложила принцессе:

– Не угодно ли чаю, мадам?

– Благодарю вас, леди Арабелла, – отвечала Каролина, стараясь сделать так, чтобы ее улыбка выглядела одновременно и царственной, и благодарной.

Она села и приняла небольшую чашку из рук хозяйки. Ее английский язык лился свободно, но по-французски она говорила значительно медленнее. И все же между дамами завязалась беседа определенного рода. Они заговорили о последних модах, опере и рождении сына у короля Пруссии.

Арабелла заставила себя сесть и слушать скучный для нее разговор. Она наливала чай, иногда вставляла слово-другое, но главным образом делала все возможное, чтобы принцесса чувствовала себя непринужденно.

Взгляд Каролины то и дело обращался к мужу, стоявшему рядом с герцогом Сент-Джулзом в кругу вежливо внимавших им французов. Они смеялись и пили вино.

– Леди Джерси, ваша светлость, – объявил Тидмаус, и Арабелла с трудом набрала воздуха в грудь. Принцесса слегка побледнела, как только в дверях появилась любовница ее мужа. Принц же, сияя улыбкой, бросился навстречу новой гостье.