Ледяной сфинкс - Жюль Верн

Поравнявшись со мной, метис остановился, обвел взглядом море, надеясь увидеть то же, что тщетно мечтал разглядеть я… Прошло несколько минут, прежде чем он заговорил:

– Мистер Джорлинг, помните нашу беседу в вашей каюте на «Халбрейн»? Помните, я рассказал вам, что случилось на «Дельфине»?

Помнил ли я этот разговор!.. Ничто из того, что он поведал мне тогда, вплоть до мельчайших деталей, не стерлось из моей памяти.

– Я сказал вам, – продолжал он, – что Паркера звали вовсе не Паркером, а Недом Холтом. Он был братом Мартина Холта…

– Помню, Дирк Петерс, – отвечал я. – Но к чему возвращаться к столь печальной теме?

– К чему, мистер Джорлинг? Вы не… Вы никому об этом не говорили?

– Никому! – заверил я. – Разве мог я раскрыть вашу тайну… Тайну, которая должна умереть вместе с нами?

– Умереть? Да, умереть… – прошептал метис. – И все же… понимаете… Мне кажется, что экипаж… Там знают… Кажется, они что-то знают…

Я перекинул мостик между его словами и тем, что услыхал от боцмана о странном разговоре, в котором Хирн подстрекал Мартина Холта спросить у метиса, как погиб на «Дельфине» его брат. Выходит, тайное стало явным? Или это болезненное воображение Дирка Петерса?

– Объясните поподробнее!

– Понимаете, мистер Джорлинг… Я не умею складно говорить… Да, вчера… С тех пор я все время думаю об этом… Вчера Мартин Холт отозвал меня в сторону, подальше от остальных, и сказал, что хочет со мной поговорить…

– О «Дельфине»?

– Да, о «Дельфине»… И о своем брате Неде Холте… Впервые он назвал мне это имя… Имя того, кого я… А ведь мы плаваем вместе уже третий месяц… – Метис говорил до того тихо, что я едва слышал его голос. – Понимаете… Мне показалось, что у Мартина Холта в голове… Нет, я не ошибся! Он что-то подозревает…

– Говорите же, Дирк Петерс! – вскричал я. – О чем вас спросил Мартин Холт?

Я чувствовал, что за вопросом Мартина Холта стоял Хирн. Однако, справедливо полагая, что метису ничего не известно о роли гарпунщика, я решил не говорить ему о новой напасти.

– О чем он спросил меня, мистер Джорлинг? – вымолвил он. – Он спросил, не помню ли я Неда Холта с «Дельфина», как он погиб – в схватке с бунтовщиками или при кораблекрушении… не был ли среди тех, кого отправили в море вместе с капитаном Барнардом и… могу ли я сказать ему, как погиб его брат… О как, как…

– И что же вы ответили Мартину Холту?

– Ничего… Ничего!

– Надо было настаивать на том, что Нед Холт погиб вместе с бригом.

– Я не смог, понимаете? Не смог… Братья так похожи друг на друга… Мне показалось, что передо мной не Мартин Холт, а Нед Холт… Я испугался и… убежал…

Метис резко выпрямился, я же, обхватив голову руками, стал размышлять. Я не сомневался, что запоздалые вопросы Мартина Холта о своем брате – результат интриг Хирна. Неужели гарпунщик проведал о тайне Дирка Петерса еще на Фолклендах? Я, во всяком случае, молчал как рыба.

Однако какую цель преследовал Хирн, подстрекая Мартина Холта? Чего он добивался? Просто ли стремился удовлетворить свою ненависть к Дирку Петерсу – единственному из фолклендских матросов, всегда выступавшему на стороне Лена Гая и помешавшему завладеть шлюпкой? Может быть, он стремился сделать из Мартина Холта союзника? Кроме того, решившись пуститься в шлюпке по столь опасным водам, он нуждался в Мартине Холте, который добьется успеха там, где Хирна и его дружков ждала бы неудача?..

Вот какие мысли промелькнули у меня в голове, вот какие сложности прибавились к нашему положению.

Подняв голову, я не обнаружил Дирка Петерса. Он исчез совершенно бесшумно, сказав то, что хотел, и удостоверившись, что я не раскрывал нашей тайны. Я взглянул напоследок на горизонт и в величайшем смятении поспешил вниз, снедаемый нетерпением дождаться завтрашнего дня.

Вечером мы приняли обычные меры предосторожности; никому не было позволено остаться за пределами лагеря, за исключением метиса, который по-прежнему охранял шлюпку.

Я так устал, что меня тотчас сморил сон, и я забылся рядом с капитаном, предоставив Джему Уэсту охранять наш покой; через некоторое время капитан сменил своего помощника.

На следующий день, 31 января, я раздвинул края палатки – и, о разочарование! – все вокруг потонуло в тумане! То был не легкий туман, который рассеивается при первых лучах солнца и улетучивается при дуновении ветерка… Нет, это был желтоватый туман с запахом плесени, как будто антарктический январь был брюмером[57] Северного полушария. Вдобавок температура резко упала, что было очевидным симптомом приближающейся зимы. Туман полностью скрыл от нас верхушку айсберга.

– Вот некстати! – в сердцах сказал боцман. – Даже проплывая совсем близко от земли, мы не сможем ее разглядеть.

– Какова наша скорость? – осведомился я.

– Значительнее, нежели вчера, мистер Джорлинг. Капитан опускал лот и выяснил, что скорость айсберга – не менее трех-четырех миль в час.

– Каковы же ваши выводы, Харлигерли?

– По всей видимости, окружающее нас море не так велико и стиснуто сушей, раз течение все усиливается… не удивлюсь, если через десять-двенадцать миль и по правому, и по левому бортам покажется земля.

– Но тогда мы входим в широкий пролив, разрезающий на две части антарктический континент?

– Да. По крайней мере, такого мнения придерживается капитан.

– Так не собирается ли он, придя к такому мнению, предпринять попытку пристать к тому или другому берегу этого пролива?

– Каким же образом?

– На шлюпке…

– Рисковать шлюпкой в таком тумане?.. – Боцман скрестил руки на груди. – Как такое могло прийти вам в голову, мистер Джорлинг? Или мы можем бросить якорь, чтобы дождаться возвращения шлюпки? Видимо, нет… А в таком случае у нас есть все шансы никогда больше ее не увидеть. Вот если бы мы шли на «Халбрейн»…

Увы, «Халбрейн» сгинула в океанской пучине…

Несмотря на туман, я поднялся на верхушку айсберга. Вдруг я разгляжу в просвете землю?.. Однако все мои старания проникнуть взглядом сквозь непроницаемую серую пелену, накрывшую море, оказались тщетными. Оставалось надеяться на сильный северо-восточный ветер, который грозил сбросить меня вниз, но в то же время мог разодрать опостылевший туман в клочья…

Однако пока туман сгущался. Влекомый теперь не только течением, но и ветром, айсберг все больше разгонялся, так что мне казалось, что он содрогается у меня под ногами…

В это мгновение я и оказался во власти галлюцинаций – таких же, что смущали разум Артура Пима. Мне показалось, что я растворяюсь в его могучей личности и вижу то, что сумел разглядеть лишь он один… Непроницаемый туман превратился в тот самый занавес паров, который открылся на горизонте его безумному взору. Мне уже чудилось, что верхний край занавеса полыхает, подобно факелу, а в воздухе и в подсвечиваемых снизу океанских глубинах как бы разлито невиданное трепетание… Оставалось узреть бескрайний водопад, бесшумно низвергающийся с кручи, арки, в которых мечутся хаотические образы, и белоснежного гиганта, стерегущего полюс…