Зверь. Том 1 и Том 2 - Алексей Калинин

Я был воплощением дракона, пронизывающего ночную тьму!

Мы летели над двором общежития, как реснички паука. Всё новые и новые листья ложились под ноги. Луна освещала наш путь бледным мертвенным светом.

Я видел, как мимо меня пролетел ошарашенный воробей и даже успел отвесить ему щелбан — чтобы не заглядывался и не отвлекал меня от величественного полета.

Фигура в черном коснулась конька крыши дома напротив и помчалась прочь. Я не отставал. Тело летело вперед, напоенное живицей и жаждой преследования.

На этот раз тени не удалось ускользнуть — я поймал ногу в тот момент, когда она уже раскрыла крылья-руки и собралась исчезнуть. Я дернул на себя и отскочил, когда вторая нога ударила в лицо. Встал в стойку.

— Ты сам напросился, — прошипела тень. — Мерзкий ведьмак…

Первые три удара я блокировал легко. В воздухе раздавалось хлопанье перьев, когда проводился очередной удар. Ещё десять ударов прошли без повреждений.

— Не такой уж я и мерзкий!

Следующие шесть ударов блокировались труднее. Теперь раздавались еле слышимые хлопки. Я уворачивался, ускользал и снова блокировал.

Я не стал ждать, какой удар будет следующим и резко наклонился. Фигура как раз в этот момент подалась вперед и поэтому наскочила на мою голову жестким прессом. От своего наскока противник пострадал больше, чем я.

— Эта уворотка называется «Влупидоль по солнышку», — озвучил я неизвестно откуда пришедшее название. — Ещё парочку показать?

— Не… не надо, — прошипела фигура, попыталась разогнуться и неожиданно выбросила руку.

Неожиданно для наблюдающего за нами воробья, которому я дал щелбан и который по причине сотрясения маленького мозга остался лежать неподалеку. Вот для него было неожиданно.

Но не для меня!

Я перехватил запястье и легким тычком ладони отправил в полет нож с коротким лезвием. Оружие блеснуло в воздухе и воткнулось в черепицу рядом с клювом воробья. Бедная птичка не перенесла такого надругательства над своей персоной и погрузилась в беспамятство.

— Есть ещё сюрпризы? — спросил я.

— Нет, — буркнула фигура. — Этот был последним.

Но сюрпризы оставались. Когда я потянул за край ткани, скрывающей лицо, то серебряный свет луны осветил женское лицо. Очень красивое женское лицо. А когда я потянул дальше, то на плечи упала волна густых волос, черных, как тьма в глубоком колодце.

— Ты зазовка? — спросил я.

— И что? — буркнула ночная гостья.

— Ничего. Рад познакомиться. А я тебя ищу…

Она снова попыталась дернуться, но я держал её крепко.

— Ты зачем наступила мне на голову?

— А кто спит возле окна? Это же глупо!

— Ну, вот такой вот я глупец. Чопля сегодня приготовила гороховый суп, поэтому лежание у окна являлось жизненной необходимостью. А ты, госпожа Салтыкова, могла бы и предупредить, что явишься среди ночи. Я хотя бы побрился лишний раз…

— Отпусти меня, ведьмак, я никуда не убегу…

Я отпустил её руку. Она не убегала, стояла и смотрела на лежащего неподалеку воробья. Луна обрисовывала её красивый нос, пушистые ресницы, сочные губы. Только теперь я обратил внимание, что она притянула груди широкой полосой ткани, но они всё равно яростно выдавали своё присутствие. Да и сзади…

— Как ты поняла, что я ведьмак?

— По отпечаткам пальцев на стакане. Мои знакомые пробили тебя Эдгарт Пахомов…

Эх, не зря же она меня отправляла за стаканом компота. Ну и хитрая же сучка!

— Да? И кто ещё знает обо мне?

— Только я и мои знакомые. Расскажи, зачем ты меня искал?

— С чего это я буду тебе рассказывать?

— С того, что ты находишься под моими чарами, — с этими словами она пальцем провела по моей обнаженной груди. — И что я тебе очень нравлюсь. Теперь ты мой раб, ведьмак…

Зазовка опустила взгляд ниже моего пояса и в эту секунду я вспомнил, что всё это время был обнажен. И сейчас обнажение выдавало тот факт, что зазовка мне очень понравилась.

— Ой, — только и смог произнести мой ослабевший язык.

— Так что сейчас ты всё мне расскажешь и будешь помогать потом, желая вновь ощутить то блаженство, какое испытаешь сейчас. Знаешь, я могу заранее отблагодарить тебя за то, что не выдашь меня и за то, что поможешь в будущем, — зазовка хитро улыбнулась и облизала сочные губы.

— Это… я люблю авансы… Но… Может ты сперва расскажешь мне — почему преследуешь тех парней?

— А почему бы и нет? В процессе и расскажу…

Она подалась ко мне и наши тела соединились в страстном объятии…

Если кто занимался любовью под ликом луны на крыше дома, то поймет моё состояние. Поймет эти волшебные мгновения и неудобство поз. Поймет то острое возбуждение оттого, что нас могут застукать в самый ответственный момент.

Лежащий неподалеку воробей очнулся, посмотрел на нас, вздохнул и отправился по своим делам. Пешком. Судя по всему — лететь после такого нервного потрясения он был не в состоянии. А зазовка начала рассказывать, перемежая историю редкими вздохами и всхлипами…

Глава 26

Три девушки, мокрые как утята после первого купания, сидели под густыми еловыми лапами возле небольшого костерка. Худые руки тянулись к теплу, синяя кожа ног поблескивала в языках пламени. Совсем недавно им пришлось переплыть реку по холодной октябрьской воде, чтобы сбить преследователей со следа. Всё это, чтобы ускользнуть от жестоких надзирателей «Райского дома», дома для детей-сирот.

И всё потому, что старшей девушке, Марине, скоро стукнет шестнадцать. Она войдет в «пору цветения» и будет выставлена на черный рынок, как девственница в самом соку. Очередной лот для любителей «прорвать пленку». Через год Ольгу ждала та же участь. А ещё через два и Оксана была бы брошена на кровать к очередному богатому любострастцу.

«Райский дом» находился под защитой влиятельных аристократов, и никто из посторонних не мог проникнуть в зловещую тайну каменных покоев. Только избранные, люди с набитыми карманами и пустыми душами.

Огонек горел под широкими еловыми лапами. Дыма он почти не давал, да и тепла было немного, но с другой стороны его и заметить было очень сложно. А не греться было нельзя — можно запросто подхватить воспаление легких. Ель должна спасти от посторонних глаз… Должна…

— Мы спасемся, — проговорила тихо Оксана. — Мы обязательно спасемся.

— Рано или поздно, но нас всё равно поймают, — покачала головой Марина. — Мы только смогли выиграть немного времени.

— Нет, не говори так! Мы убежим! — жарко поддержала Ольга. — Мы скроемся, устроимся на какую-нибудь работу. Пусть даже посудомойщицами. А как получится купить новые документы, так и…

Ольга не успела договорить. Душистые ветви шевельнулись, а на девушек уставилась злорадно скалящаяся рожа надзирателя Пантелеймона.

— Здрасте, девочки, добегались?

— А-а-а-а! — вырвался дикий визг из трех ртов.

Девчонки дернулись прочь от страшной рожи, перекроенной поперек шрамом. Они выскочили наружу и попали в руки остальных надзирателей. Пока они грелись у огня, мужчины успели бесшумно подобраться близко-близко. И теперь жесткие ладони сомкнулись на шеях, руках и плечах девчонок.

— И на что они надеялись? — хмыкнул Пантелеймон, когда визжащих и брыкающихся девчонок связывали, делая из них подобия куколок шелкопряда.

— На авось, — ответил один из надзирателей, утирая пот со лба. — На авось… Вот только не догадались, что наша живица окажется сильнее их…

Когда девчонок доставили обратно в трехэтажный дом, на них из окон грустно смотрели глаза других детей. Беглянки были надеждой на то, что когда-нибудь и у остальных появится шанс сбежать. И вот эту надежду выгрузили из автомобилей и протащили в детский дом.

Троицу не били. Их просто разбросали по одиночным камерам, где предстояло наедине со своими мыслями предаваться отчаянию.

А потом… Потом Марину всё-таки забрали.

Сначала её подготовили: вымыли, сделали прическу, накрасили, нарядили в красивое платье. Она стала как модель — хоть сейчас на подиум. И затмила бы всех моделей своей красотой! Марина была просто как конфетка. Дорогая конфетка в праздничной обертке. И, как и конфетке, ей предстояло проделать путь от разворачивания до превращения в грязное дерьмо.

Плакать увозимым девушкам не позволялось — перед уходом к ним подводили тех, с кем они дружили. Подводили и объясняли, что могут сделать с подружками в их отсутствие. Ломали девушек полностью. Заставляли сжимать зубы и сдерживать слезы. Пытали чувством привязанности и любви.

Надзиратели и директор были неплохими знатоками психологии — они специально позволяли своим воспитанникам сходиться и дружить. Так на каждого появлялся свой