Бронепароходы - Алексей Викторович Иванов

своих недалеко, прорвёмся. Чего уши морозить?

— Ты правило знаешь, — ответил Бубнов. — Ошибёшься — пулю.

Бубнов поднял задубевший воротник бушлата и поглядел на Катю.

— Моим тоже чаю принеси, — бросил он.

Катя подошла к Ивану Диодоровичу.

— Дядя Ваня, — прошептала она, — Михаил Александрович предлагает высадить нас не сегодня, а на обратном пути. Так лучше для всех.

Иван Диодорович покосился на балтийцев.

— Оно, пожалуй, верно… — согласился он. — А где этот твой-то?

— На камбузе мне помогает. Он же подвахтенный.

— Скажи, пусть в машину идёт. И не заглядывайся на него, Катюшка!

— Тётя Даша вам напела? — строго сузила глаза Катя.

— Всё-всё-всё, иди отсюда, — сразу отпёрся Иван Диодорыч.

Катя направилась собирать стаканы у пулемётчиков. Сенька Рябухин, широко улыбаясь, вместе со стаканом протянул коробку папирос «Мускат».

— Выменял у моряков! — с гордостью пояснил он. — Угостите своего-то, Катерина Митревна, он вроде курящий.

Сенька опекал Катю как мог, и Кате это было приятно. Ей не нравилось, когда её считают слабой и беспомощной, но в Сенькиной заботе она не ощущала превосходства — Сенька по природе был хлопотливый и услужливый.

— Спасибо, Сеня, — ответила Катя. — Хочешь, ещё чаю принесу?

Из рубки донеслась команда капитана в переговорную трубу:

— Осип Саныч, кочегарь на полную!

Вернувшись в камбуз, Катя протянула папиросы Михаилу:

— Подарок тебе от Сенечки. Он мне прямо как дуэнья.

Михаил кивнул. Он вспомнил, как Сенька всадил в Жужгова очередь из «льюиса». Вспомнил, как Катя шагнула вперёд, заслоняя его собою…

— Иван Диодорыч велел тебе спускаться в машинное.

— Ясно. — Михаил выколупал из коробки папиросу. — Покурю и пойду.

Катя стояла возле самоваров и просто смотрела на него. Князь Михаил — стройный, но невысокий и к тому же лысеющий — вовсе не был красавцем. Но в его движениях была свобода человека, никогда не знавшего принуждения, а в чертах лица — врождённое спокойствие высшей власти. Михаил прикуривал от угля из печи. Катя поймала себя на мысли, что этот мужчина обладает странным свойством: то, что он делает сейчас, кажется значительнее всего, что с ним происходило раньше. И выкурить папиросу перед работой для него важнее, чем взойти на престол или встать на расстрел.

08

Гольяны, пристань Ижевского завода, «Лёвшино» прошёл в сизой хмари раннего утра. Над рекою поднялась дымка, и Нерехтин приказал в машину сбавить давление. Решение оказалось верным: вскоре впереди из белёсой мглы проступило встречное судно, какой-то неказистый двухпалубник.

Иван Диодорович узнал его не сразу — «товарные пароходы», плавучие коровники, редко забирались в Каму. Главная палуба у них была, в общем, сараем для скота, а вторая — казармой для пассажиров. Гребное колесо располагалось сзади. «Товарные пароходы» обслуживали крестьян на Нижней Волге, где почти в каждом городишке имелась пригонная ярмарка или бойня. Встречное судно называлось «Бирюза». Заметив буксир Нерехтина, «Бирюза» подала гудок, при котором вой сгустился в рёв и ослаб обратно до воя; такие гудки были у пароходов общества «Русь» из Астрахани. Иван Диодорович покачал головой: бог весть, как война забросила астраханского скотовоза в Сарапул. С «Бирюзы» махали полосатым флагом — требовали сошвартоваться.

— Вдруг рябинники? — с подозрением спросил Бубнов.

— Уже не их река, — возразил Иван Диодорович. — И чего ты боишься? У нас пушки, пулемёты, броня.

Из-за баржи пароходы счаливались долго, и Бубнов сам убедился, что на галерее «Бирюзы» толпятся красноармейцы.

— Мы сарапульский боевой отряд красных речников капитана Хрипунова! — крикнули со скотовоза. — Буксирный, давай к нам, тебя капитан зовёт!

— А чёрта ли сам сюда не явится? — в ответ крикнул Бубнов.

— Да он к вам не влезет! — заржали на «Бирюзе».

— Знаком я с Хрипуновым, — подтвердил Иван Диодорович. — Не влезет.

Игнат Палыч Хрипунов, толстый и высоченный, встретил Нерехтина и Бубнова у себя в каюте. Ладонь у него была огромная, как лопасть весла.

— Какими судьбами, Палыч? — спросил Иван Диодорович. — Что за боевой отряд у тебя?

— Я теперь красный командир. — Хрипунов засмеялся, и его узкие глаза превратились совсем в щёлочки. — По приказу товарища Антонова-Овсеенко везу свой десант на Галёвскую пристань. Попробуем рябинников с тыла расколоть. А у тебя что за поклажа, Зимогорыч?

Хрипунов, поддразнивая, называл Нерехтина Иваном Зимогорычем.

— Я тоже десант везу, только на Арланский промысел.

— Секретные сведения разглашаете! — разозлился Бубнов.

Нерехтин и Хрипунов оглянулись на него с одинаковым недоумением. На реке между капитанами буксиров действовал негласный уговор не скрывать свой груз. Дурить других и таиться — это политика купцов, а капитанам она не за честь. В очереди на перекатах, например, баржи со скоропортящимся товаром капитаны пропускали вперёд: вдруг какая-нибудь наливная посудина сядет на мель, закупорив перекат намертво, и в ожидании прохода протухнут рыбные караваны? Нехорошо. Река течёт для всех.

— Кто это у тебя такой бдительный? — с насмешкой спросил Хрипунов.

— Матрос Бубнов, командир десанта. Имени-отчества своего не доложил.

— Ты, матросик, слушать-то можешь, но в разговор капитанов не лезь, — снисходительно посоветовал Бубнову Игнат Палыч.

Иван Диодорович видел, что Бубнов взбесился, и душу его согрело тихое злорадство. Бубнов вволю потоптался на его достоинстве, пускай теперь сам покорчится. Иван Диодорович ощутил себя как в старые времена — когда команда уважала капитана, защищённого всеми правилами жизни.

— Контру тут разводишь? — зарычал Бубнов. — Красного командира носом в грязь тычешь, да?

— Я сам красный командир! — в ответ гаркнул Хрипунов; щёлочки его глаз потемнели, как пулемётные амбразуры. — Ты на моём пароходе, матрос!

— Да пош-шёл ты!..

Бубнов пинком распахнул дверь и вывалился из каюты.

Хрипунов довольно ухмыльнулся.

— Встречал я таких, — сказал он Нерехтину. — Не терпят капитанов. Мстят или завидуют — чёрт их разберёт. Порода у них поганая.

Сам величиной с клопа, а влезет на большого — и вроде выше всех.

Иван Диодорович, соглашаясь, мрачно кивнул.

До революции Хрипунов командовал буксиром «Самара», построенным на костромской верфи общества «Дружина». «Самара» считалась одним из трёх волжских буксиров-богатырей. Двумя другими силачами были «Редедя» Мотовилихинского завода и германский «Марк» пароходства «Ока». Рядом с этими великанами «Лёвшино» Ивана Диодоровича выглядел как деревенский конёк-горбунок рядом с першеронами. Громоздкий Игнат Палыч даже внешне напоминал свою любимую «Самарушку» — по правде говоря, огромную и неуклюжую, с двумя дымовыми трубами впереди и позади рулевой рубки.

— А как ты у красных оказался? — спросил Иван Диодорович.

— А где мне ещё быть? — искренне удивился Хрипунов. — Большевики за счастье простого народа вышли. Ты разве не народ, Зимогорыч?

Нерехтин отвёл взгляд.

Большевики экспроприировали его судно. Объяснение было несложное: средства производства должны принадлежать народу. Значит, он, капитан Нерехтин, не народ. А если же он всё-таки народ — тогда большевики