Каков есть мужчина - Дэвид Солой

Так что, направляясь в туалет, он решил, что непременно сделает еще одну попытку. Он застегнул ширинку и вымыл руки.

– Смерть, – сказал он своей самодовольной физиономии в зеркале, – или победа.

Среда следующей недели.

Мария за работой, так что Ханс-Питер и Мюррей обедают вместе. Они идут в китайский ресторан «Златна рижека». Он расположен на маленькой площади меланхолического облика, вымощенной булыжником, усыпанным опавшими листьями.

Войдя, они садятся за буфетную стойку.

Ханс-Питер заказывает горку пророщенной сои с нарезанной морковкой, щедро сдобренную усилителями вкуса.

Мюррей начинает с темного мяса, столь же неестественно аппетитного на вид.

Они сидят у окна и смотрят на мир за ним. Напротив старый книжный магазин. Несколько велосипедов привязаны к металлической раме.

Мюррей догадывается, о чем хочет спросить его Ханс-Питер, закидывающий сою себе в рот.

Он должен быть уже в курсе произошедшего. Мария наверняка сказала ему. Однако он спрашивает:

– Как все прошло в воскресенье?

Мюррей смотрит на свое лоснящееся мясо с колечками лука и зеленого перца.

– Это ты мне скажи, – бормочет Мюррей.

– Что ж, – признает Ханс-Питер, гоняя дешевой вилкой по тарелке последние ростки, – не так чтобы очень, я слышал.

– Я не знаю, что произошло, – говорит Мюррей тихо, как бы оправдываясь. – Я не знаю, как это произошло.

Ханс-Питер смотрит на него какое-то время.

– Полиция?

На Мюррея жалко смотреть.

– Мария все еще не хочет разговаривать со мной? – спрашивает он, не поднимая глаз.

Ханс-Питер говорит:

– Она хочет объяснений. От тебя. О том, что произошло. Она не понимает.

– О том, что произошло?

– Ага.

– Когда мы вышли из паба, – говорит Мюррей, – я взял ее руки в свои. Она мне разрешила.

Ханс-Питер кивает и делает глоток спрайта.

– Она мне это разрешила, – повторяет Мюррей.

– Ага.

– Ну, и я подумал, хорошо. Ну, понимаешь…

На лице Ханса-Питера читается что угодно, кроме понимания.

– Ну, я держал ее за руки…

Ее руки были ледяными и шершавыми. Он был к тому моменту пропитан «Гиннессом». Она улыбалась. Теперь он видит эти губы, растянутые то ли в улыбке, то ли в гримасе страха.

– И я попробовал поцеловать их, – говорит Мюррей.

Он встречается глазами со светлыми, опушенными белесыми ресницами глазами Ханса-Питера.

– И тогда. И тогда. Она как бы закРРича-а-ла.

– Она закричала?

– Ага.

– Почему закричала? – спрашивает Ханс-Питер.

Этот вопрос он как будто обращает к бокалу спрайта – на Мюррея он не смотрит.

– Я просто пытался поцеловать ее, – говорит Мюррей.

– И что произошло потом?

– А потом какой-то ублюдок повалил меня, и кто-то позвонил в полицию.

– А что она делала?

– Что она делала? Я не знаю.

– Так, прибыла полиция, – подсказывает Ханс-Питер.

– Ага, – говорит Мюррей. – Прибыла. И я, как бы это, задвинул одному из них.

– Почему ты это сделал?

– Не знаю… Они так со мной обращались…

– Я понимаю, – говорит Ханс-Питер.

– Ну, меня повезли в участок. С этой сраной сиреной и так далее.

Ханс-Питер только кивает с сочувствием.

– И я провел ночь, – говорит Мюррей, – в этой сраной клетке.

– Тебя отпустили наутро.

Очевидно, Ханс-Питер уже знает всю историю.

– Они сказали, что миссис Евтович не хотела выдвигать обвинение против меня. И я еще подумал: Какая еще, на хрен, миссис Евтович?

– Это мама Марии.

– Ну да, знаю. Просто тем утром я не совсем четко соображал.

Тем утром. Не кайф. Хуже не бывает. Он понял это, когда посветлело…

– Я просто пытался поцеловать ее, – повторяет он, едва не плача. – Я ничего такого не сделал.

– Ясно.

– А что, она говорит, я сделал?

– Я не уверен, – отвечает Ханс-Питер уклончиво.

– Не знаю, что делать, – говорит ему Мюррей.

Ханс-Питер молчит. Он закончил свой обед.

Мюррей берет вилку и тоже собирается доесть мясо в темном, клейком соусе.

Что-то втыкается ему в зубы.

– Какого хрена! – Он выплевывает что-то на салфетку, что-то маленькое и твердое, точно дробинка. – Это еще что за хрень?

Ханс-Питер смотрит на дробинку на мокрой салфетке.

Мюррей продолжает жевать.

Ханс-Питер, рассмотрев дробинку, заключает:

– Вот шерт. Ты знаешь, что это, я думаю?

– Что?

– Я думаю… То есть, я не уверен… Я думаю, это микрочип.

– Какой еще микрочип? – спрашивает Мюррей с полным ртом.

– Для нахождения животных.

– Животных?

– Ага, собак, например, – говорит Ханс-Питер.

Мюррей после секундного замешательства выплевывает все, что было во рту.

– Ты чего несешь? – спрашивает он гневно. – Хочешь сказать, я ем ебучую собаку?

– Не знаю, – говорит Ханс-Питер.

– Я ем собаку?! – кричит Мюррей. – Ты это хочешь сказать?

– Я не знаю…

– Я, блядь, ем собаку?

– Я не знаю, – говорит Ханс-Питер.

Он шокирован и смущен реакцией Мюррея и его неожиданными слезами, текущими по раскрасневшимся щекам.

Мюррей пытается неловко вытереть слезы салфеткой.

– Я в это не верю, я в это не верю, – бормочет он.

Ханс-Питер беспомощно смотрит на китаянку, работающую за стойкой.

Мюррей обхватил лицо руками и рыдает в голос. Он что-то говорит, но ничего невозможно разобрать из-за рыданий, его мокрые от слез пальцы комкают салфетку.

Китаянка поймала взгляд Ханса-Питера. Она явно хочет, чтобы он что-то сделал, чтобы его друг не мешал остальным посетителям заведения.

Так что Ханс-Питер кладет свою нетвердую руку Мюррею на плечо и тихо говорит, что им пора уходить.

Стук в дверь. Стук в дверь.