Рабыня Гора - Джон Норман

— Да, хозяин.

— Я и пальцем не пошевелил, чтобы стать окружным головой, — разоткровенничался вдруг Турнус, — именно потому, что к этому так стремилась ты. Начни я добиваться этой должности, все вокруг решили бы, что лишь твое тщеславие и твои попреки тому причиной.

Зажатая между балками, она принялась отчаянно извиваться на девичьей дыбе.

— Мужчина, — продолжал он, — должен быть хозяином в собственном доме. Даже если выбрал себе подругу. Для того и нужна подруга, чтобы поддерживать, помогать, а не козни строить.

— Я была плохой подругой, — прошептала она. — Постараюсь, чтобы рабыня из меня получилась лучше.

— Сочту я нужным — стану добиваться места окружного головы, — отрезал Турнус. — Нет — значит, нет.

— Как угодно хозяину, — ответила Мелина, его рабыня.

— Быть хорошей подругой ты так и не научилась.

— Искусству быть рабыней стану учиться усерднее, — обещала Мелина.

— И начнешь завтра же утром, — заявил он, — когда тебя публично высекут.

— Да, хозяин, — прозвучало в ответ. Он положил ладонь на ее тело.

— Было время, я тебе нравилась, — проговорила она.

— Да, — согласился он, — это верно.

— Мое тело кажется тебе привлекательным, хозяин?

— Да, — ответил Турнус.

— К тому же я сильная. Могу одна тащить плуг. Турнус улыбнулся.

— Оставь меня здесь, хозяин, — взмолилась она снова.

— Зачем?

— Я люблю тебя.

— Знаешь, какое наказание полагается за ложь?

— Я не лгу, хозяин. Я действительно тебя люблю.

В деревнях солгавшую рабыню могут, например, бросить на съедение голодному слину. И Турнус, уличи он рабыню во лжи, не сомневаюсь, сделал бы это с легким сердцем.

— Как ты можешь любить меня? — спросил он.

— Не знаю, — прошептала она. — Удивительное чувство. Противостоять ему я не в силах. Я долго лежала здесь в колодках. И о многом передумала.

— Завтра, — бросил Турнус, — тебе придется гораздо меньше думать и больше работать.

— Много лет назад я любила тебя, но как свободная женщина. Потом, довольно долго, не любила, презирала даже. И теперь, через столько лет, снова испытываю это чувство, только теперь это стыдная, беспомощная любовь невольницы к хозяину.

— Утром тебя высекут, — отчеканил Турнус.

— Да, хозяин. — Она подняла на него глаза. — Ты сильный. И властный. Стал ли ты окружным головой, нет ли — ты великий человек. Мне застила глаза моя свобода. Я перестала замечать твою мужественность, не понимала, чего ты стоишь. И интересовал меня не ты сам по себе, а то, чем ты мог бы стать, чтобы меня возвысить. Для меня ты был не человеком, а средством потешить свое тщеславие. Жаль, что я, твоя подруга, не умела радоваться тебе самому, не умела ценить в тебе человека. Жаль, что только и думала о том, кем ты мог бы стать. Никогда не знала тебя по-настоящему. Видела лишь образ, что сама выдумала. Ни разу не попыталась взглянуть на тебя открытыми глазами. А попыталась бы — может, увидела бы тебя в истинном свете..

— Ты всегда отличалась недюжинным умом, — заметил Турнус.

В ее глазах стояли слезы.

— Я люблю тебя, — проговорила она.

— Я отдаю тебя селу. Будешь общинной рабыней, — сообщил он.

— Да, хозяин.

— На ночь тебя будут запирать в клетку для едина. Есть будешь что подадут. Станешь прислуживать в хижинах, в каждой по очереди.

— Да, хозяин.

Он все смотрел на нее.

— Можно говорить? — спросила она.

— Да.

— Нельзя ли, хотя бы иногда, мне служить и моему хозяину?

— Может быть, — уже отворачиваясь, бросил Турнус.

— Прошу тебя, хозяин!

Он повернулся. Взглянул ей в глаза.

— Прошу тебя, возьми свою рабыню.

— Давненько ты не просила меня о близости, — не сводя с нее глаз, сказал Турнус.

— Умоляю, хозяин, — прошептала она, всем телом приподнимаясь над балками. — Умоляю!

Мы отвернулись. Турнус торопливо и грубо овладел распятой на дыбе рабыней.

Кончил. Обессиленная, она едва переводила дух.

— О, хозяин! — вскрикнула она и еще раз, чуть слышно: — Хозяин…

— Молчи, рабыня, — приказал Турнус.

— Да, хозяин. — И женщина в ошейнике смолкла.

Никогда, наверно, Турнус не обнимал ее так властно, с такой безудержной силой. Конечно, много лет назад он любил ее, свободную женщину, бережно и нежно. Но той неукротимой, необузданной похоти, что рождает в мужчине беспомощно распростертое тело рабыни, ей, верно, доныне изведать не доводилось. Так ею не обладали никогда. Раздавленная, испуганная, ошеломленная, в благоговейном ужасе следила она глазами за Турнусом. Я видела: ей хочется окликнуть его, молить, чтобы вернулся. Но она не смела. Ее ждет кара. Завтра утром времени хватит — высекут ее основательно.

Между тем Турнус одернул тунику. Повернулся ко мне. Под взглядом свободного мужчины я преклонила колени.

— Я подарил тебя Тулу Поварешечнику.

— Да, хозяин, — ответила я.

— Ему посулили тебя в уплату за снадобье, которое он дал кое-кому из нашего села. Снадобьем воспользовались, хотя надежд, что возлагало на него купившее его лицо, оно и не оправдало. Стало быть, от имени этого человека, который, на свое несчастье, оказался ныне в рабстве и сделок заключать больше не может, я отдаю тебя в обмен на этот порошок.

— Да, хозяин.

Скованные железом руки сжались в кулаки. В обмен на щепотку грошового порошка! Как же так? Да за меня по меньшей мере пару медных тарсков дадут, уж это точно!

— Но этот порошок ничего не стоит! — возмутилась я.

— Но и ты, крошка Дина, не стоишь ничего! — откинув голову, Турнус расхохотался.

— Да, хозяин, — кипя от злости, пробурчала я. Он повернулся к Ремешку:

— Объявляю тебя любимой рабыней. Будешь спать в моей хижине и вести хозяйство.

— Рабыня очень благодарна, хозяин, — выдохнула она.

— И еще, — добавил он, — будешь старшей над рабынями. Редис, Верров Хвост и Турнепс бросились к ней с объятиями и поцелуями.

— Мы так рады за тебя! — щебетала Турнепс.

— Я — старшая рабыня, — проговорила Ремешок.

— Я так за тебя рада, — твердила Редис.

— Принеси плетку! — велела Ремешок.

— Ремешок? — Редис изумленно замерла.