Волчья натура. Зверь в каждом из нас - Владимир Николаевич Васильев

сияло в подлеске, в крови бушевал адреналин, и от этого Генриху почему-то неудержимо хотелось чихнуть.

Перестрелки вспыхивали там и сям, то справа, то слева, то где-то далеко, по ту сторону волчьей базы, где тоже смыкались цепочки спецназа и пограничников. Но все время ненадолго, словно волки осторожно пробовали сжимающееся кольцо на прочность. На разрыв.

Впереди, за стволами мачтовых сосен и лиственниц, уже угадывались просветы. Поляна или вырубка, и причем большая.

«База», — только и успел подумать Генрих, а в следующий миг навстречу ему рванулось целое море огня. Навстречу ему и навстречу всем, кто находился рядом. Сплошной алый поток, сначала похожий на вспухающий пузырь, а потом — на стену.

На стену выше самых высоких деревьев, выше осветительных ракет. На стену, поднявшуюся до небес.

Мысли оцепенели, но тело среагировало само. Несколько прыжков прочь, в сторону низинки, и нырок туда, в спасительную ложбину, на острые хрустящие сучки. Из-под кучи веток с визгом рванулась какая-то зверюга, визг этот утонул в сплошном грохоте, сверху на Генриха кто-то тяжело свалился, и стало жарко, нестерпимо жарко.

Ударная волна засыпала их трухой, прошлогодней хвоей, горящими ветками. В ушах оглушительно звенело. А на краю поляны уже занялся и принялся резво скакать с кроны на крону скорый пожар-верховик. После мертвенного света ракет и хемоосветителей рыжее пламя казалось живым и едва ли не одушевленным.

Рядом сдавленно выругались по-балтийски, кажется, это был Рихард; секундой позже послышался хрип Цицаркина:

— Туда! В болотце!

Генрих вскочил, еще ничего не соображая. Просто потому, что вскочили оба прибалта, счастливо спасшиеся в той же ложбинке. Вероятно, они для себя тоже решили держаться поближе к Генриху.

Бежали они как сумасшедшие, подгоняемые ревом и треском пламени. Бежал и еще кто-то, впереди и с обеих сторон беспорядочно метались хаотичные тени. Кто-то горел и кричал от боли, кто-то молча несся сквозь стонущий лес…

В болотце — округлую, метров десяти в диаметре лужу, сплошь заросшую ряской, — они вскочили с ходу и забрались по самые брови. Ноги по колено ушли в клейкий ил, со дна поднимались веселые вереницы пузырьков, активно пахло какой-то органической дрянью. В болотце уже сидели человек двадцать, и со всех сторон сбегались новые спецназовцы. Некоторые даже с оружием.

И тут верховик с ревом прошел с боков и над ними. Генрих зажмурился и нырнул в мутную жижу. Даже там, под поверхностью, он почувствовал неистовый жар. Или, может быть, это только показалось?

Пулевик свой Генрих впопыхах утопил. Да и не много от него было бы толку после купания.

Ошеломленные и растерзанные, мокрые, словно жертвы паводка, они выбрались из спасительного болотца только спустя двадцать минут. Жижа нагрелась чуть ли не до температуры человеческого тела, а стрелки камыша обгорели и поникли, уронив сигарообразные утолщения в уцелевшие лужицы. Поголовье местных лягушек смело могло счесть сегодняшнюю ночь локальным армагеддоном.

На месте волчьей базы осталась только конусообразная воронка, чуть не доверху засыпанная бархатистым пеплом; а вокруг раскинулось еще отдающее теплом пожарище. Остро и удушливо пахло сгоревшей органикой. Генрих зачарованно глядел на этот ад и зачем-то пытался оттереть от грязи лицо, но только впустую размазывал грязь.

— Ну дела, — прошептал дог Рихард.

— Что же это получается, — недоуменно спросил туранец, тоже уцелевший в непредвиденной передряге, — они себя взорвали? Как в Берлине — умираем, но не сдаемся?

— Рация у кого-нибудь есть? — мрачно осведомился Цицаркин.

Очумевший пограничник-спаниель протянул ему селектоид. Голова и уши у пограничника были опалены, а рация даже с виду казалась совершенно сбитой с толку. Цицаркину понадобилось целых полторы минуты, чтобы ее успокоить и заставить работать.

В эфире царило нездоровое оживление, больше похожее на легендарный пекинский паноптикум. Кто-то причитал, словно ребенок, всхлипывая и шмыгая носом, кто-то орал в ответ и грозил всеми земными карами, кто-то пытался орущего урезонить…

Досталось всем — в этом можно было не сомневаться.

Через некоторое время стало ясно, что волкам так и не удалось прорвать кольцо и что они либо продолжают укрываться где-то посреди пожарища, либо погибли все до единого при взрыве. Европейцы-спецназовцы и первое пограничное кольцо выгорели процентов на тридцать — сорок; таких потерь за такое короткое время Земля не знала со времен биокоррекции. Даже во время самых свирепых стихийных бедствий. Второе и третье кольца почти не пострадали, пограничники успели принять меры и даже сумели остановить огонь — почти везде. Лишь в трех местах пожар добивали конкретно в текущую минуту. Командование склонялось к мнению, что надо дождаться утра и лишь после этого начинать копаться в воронке. И предварительно просветить почву на предмет пустот и новых смертоносных сюрпризов.

Уцелевшим спецназовцам и пограничникам, а также передовой группе предлагалось незамедлительно возвращаться к штабу операции для отчета и оказания помощи.

«Веселая выдалась ночка, — подумал Генрих разбито и только сейчас сообразил, что смерть в очередной раз прошлась в нескольких шагах от него. Всего лишь в нескольких шагах. — Исключительно веселая. Чего угодно ожидал, но не этого…»

Отлеживаясь в кустах, Арчи так и не решил, ползти вперед или пропустить пограничников. А те что-то не спешили. И еще: Арчи недоумевал по поводу европейского спецназа, которому полагалось быть впереди всех. Здесь спецназом и не пахло, только сибиряки толклись. Или численности спецназа не хватило, чтобы полностью замкнуть кольцо? Наверняка, не полк же их прислали… Кольцо держат погранцы, а спецназ должен был, наверное, штурмовать базу. Не обязательно же ее для штурма окружать?

Стрельба возобновлялась еще несколько раз, но все где-то вдали. Пограничники сидели по кустам и терпеливо ждали приказа.

И вот тут-то началось самое неожиданное.

Волчья база взорвалась. Обратилась в необъятное облако огня, в смерч, в концентрическое расходящееся цунами из ударной волны и пламени. Волна содрала с кустов листву, словно покрывало с памятника. Арчи оторвало от почвы и крепко приложило о ствол лиственницы, а потом со всех сторон начали сыпаться сучья, хвоя, листья, песок, еще какая-то колючая и жесткая дрянь, причем не обязательно сверху. Ударило Арчи крепко, аж в глазах потемнело. В рот набилось песку, лицо Арчи поцарапал и ухо едва не разорвал. А секундой позже над лесом словно солнце взошло. Арчи снова посчастливилось не ослепнуть — в этот момент он валялся носом книзу, и даже сквозь закрытые веки увидел вспышку.

Он приоткрыл глаза, предварительно заслонившись ладонями. Так и есть. Пожар-верховик. Из тех, что мчатся немногим медленнее курьерского поезда и не щадят никого на своем пути.

Забыв обо всем, Арчи вскочил и понесся на пламя, потому что оттуда