Ярость жертвы - Анатолий Афанасьев

— Архитектор, кажется.

— О-о! Хороший архитектор?

— Один из самых лучших.

Андрей Давыдович недоверчиво хмыкнул:

— Мне по душе ваша скромность. Возможно, когда поставим на ноги вашу милую супругу, я обращусь к вам с маленькой просьбой. Не возражаете?

— Весь к вашим услугам, — я помешкал и добавил: — Она мне дороже всего на свете, доктор.

— Это немудрено, — заметил он как о чем-то само собой разумеющемся.

Тем же вечером произошел роковой инцидент. Катя уже легла, а я, сидя под лампой, читал ей вслух занудный роман Тургенева «Дым». Книг мы накануне набрали в библиотеке, Тургенев оказался ее любимым автором. Под чтение она обычно засыпала быстро. Но тут постучали в дверь. Приперся Сергей Юрьевич. Он еле держался на ногах, и взгляд у него был лунатический. По привычке сказав: «Не прибрано!» — я попытался захлопнуть дверь, но гость ухитрился вставить в щель ногу.

— Сашок, есть важный разговор. Не пожалеешь. Зайдем ко мне на минутку.

Странно, что в таком состоянии речь у него была связной, хотя и замедленной.

— Давай завтра, а?

— Завтра может быть поздно. Это касается Кати.

На этот крючок я не мог не попасться. Попросил подождать, вернулся в комнату, надел спортивные брюки и рубашку. На вопросительный Катин взгляд ответил:

— На пять минут отлучусь. Сама пока почитай.

— У меня буквы прыгают, ты же знаешь.

Номер Тамарискова был на том же этаже, в другом конце коридора. Там на диване сидел какой-то прилизанный типчик лет тридцати, из тех, которые вечно крутятся на оптовых рынках. Рожа злая, в глумливой ухмылке. Этот типчик, как и его генетические близнецы, был опасен. Он подтвердил это тем, что достал из-под диванной подушки пистолет и нацелил мне в лоб. Сергей Юрьевич захлопнул дверь и подтолкнул меня на середину комнаты.

— Ну вот, — сказал в ухо. — Вы там в столице зарвались. Думаете, одни вы крутые. Придется тебя, Сашок, маленько поучить… Это Миша, знакомься. Учти, каратист и стреляет без промаха. Вы тут погутарьте часок, а я пока пойду потолкую с Катенькой. Только без глупостей, понял? Это не Москва, это Липецк.

Я обернулся и увидел пустые пьяные глаза. Недавний кошмар повторялся, но в каком-то пародийном варианте. Смеяться не хотелось.

— Не посмеешь, — сказал я.

Сергей Юрьевич гулко загоготал, хлопая себя по бокам:

— Ты так думаешь? А зачем грозил?.. Миша, угости его водочкой. Будет шебуршиться, мочи.

— Будь Спок, хозяин!

Остались мы с Мишей одни. На столе было богато: бутылки, закуска, фрукты. Я надеялся, что минут десять у меня есть в запасе. Вряд ли Катя сразу откроет непрошеному визитеру дверь. Но что-нибудь он, конечно, придумает, как-нибудь да обманет. Я сел к столу, налил водки в бокал. Как можно беззаботнее обратился к Мише:

— Примешь за компанию?

Глядел на меня в раздумье, пистолет опустил на колени.

— А давай. Только не шали, ладно?

Потянулся, не вставая, левой рукой принял бокал. Выпили вместе.

— Не понимаю, — сказал я, занюхав водку хлебушком, — чего он так из-за бабы взбеленился?

— Не из-за бабы. У него самолюбие. Телок он тебе завтра целый фургон пришлет.

— Да я бы ему и так отдал. Подумаешь, ценность. Ты-то откуда появился?

— Вызвал.

— Добавим?

— Наливай.

Я подумал: невысоко же меня оценил Сергей Юрьевич, если позвал на подмогу только одного пса. Правда, пес справный: весь из мышц, качок, и глаза ледяные. Такой хоть в мать пальнет, только заплати.

Выпили по второй в хорошем темпе.

— Значит, он у вас в Липецке большой человек?

— В этом не сомневайся!

— Чем промышляет? Наркота? Рэкет?

Миша нехорошо прищурился:

— Много болтаешь, москвичок.

— Извини, ты прав. Ну, вроде сидим, киряем. Еще раз извини.

— В чужом монастыре никогда не блефуй, — наставительно добавил боевик.

— Опять ты прав. Но я же к вашим делам никакого касательства не имею. У меня бизнес простой: подай, принеси, куда прикажут… Еще по маленькой, Мишель?

— Вот и не надо наглеть.

— На ошибках учимся.

Подавая бокал, я неловко облокотился на стол и пролил водку ему на колени. Мишель выругался, наклонился, отряхивая штаны. Присмотренную литровую бутылку «Зверя» я загреб за горлышко и сбоку, со всей силы врезал ему в ухо. От этого удара многое зависело, и я не промахнулся. С омерзительным хрустом бутьшка влипла в череп. Мишель сморгнул глазами, как слезами. Его чуток парализовало, но он был в полном сознании. Уже на ногах, сверху, я припечатал вторично. Изо рта у него выпрыгнуло что-то черное, как кусок смолы, и он повалился набок. Живой он был или нет, мне было безразлично. Кроме несоразмерного с происходящим какого-то ослепительного бешенства, я ничего не испытывал. Вытянул из ослабевших Мишиных пальцев пистолет и в два прыжка очутился у двери.

У своего номера притих, осторожно надавил ручку. Заперто изнутри. Я вставил ключ, открыл и вошел. Сергей Юрьевич совершил досадный промах: не заклинил «собачку». Картину я застал мирную. Сергей Юрьевич ломился в ванную и негромко ревел: «Катюша, отвори! Надо потолковать!»

Увидев меня, да еще с пистолетом, он удивился:

— А где же Миша?

— Допивает водяру, — без промедления я ткнул ему стволом в зубы. От неожиданности он не удержался на ногах и опрокинулся на спину, причем ноги остались в коридоре, а голова — на ковре в комнате. На губах вспучились красивые фиолетовые пузыри. Пока он там копошился, я окликнул Катю:

— Кать, открой, это я!

Мгновенно щелкнула задвижка. Я предполагал увидеть ее в обмороке, в полной отключке, в истерике, все это было бы естественно, но здорово ошибся. Ее глаза восторженно сияли.

— Ну что, я говорила, говорила! Вот они и вернулись!

— Кто они-то? — возразил я. — Никого и нету. Сергей Юрьевич сам по себе, для шутки зашел.

— Не надо, я же не дурочка.

Я за руку провел ее мимо Тамарискова, усадил в кресло, подал воды. Потом сходил и запер дверь в номер. Сергей Юрьевич сидел, привалившись к стене, и задумчиво выковыривал изо рта сломанные зубы. Оскорбленно прошамкал:

— Этого я не смогу тебе простить, Сашок!

На всякий случай я пнул его ногой в живот, и Сергей Юрьевич сытно икнул.

— Что он с тобой сделал? — спросил я у Кати.

— Ничего. Я перехитрила. Сказала, что подмоюсь и выйду, а сама заперлась. Мужчины такие доверчивые.

Я никак не мог понять, бредит она или в нормальном рассудке. В растерянности дал ей сигарету.