Россия и Запад на качелях истории. От Рюрика до Екатерины II - Петр Романов

Анна Леопольдовна стала на год правительницей России, ее муж Антон Ульрих – новым русским генералиссимусом, Бирон – ссыльным, а Миних всего на несколько месяцев (пока не рассорился с брауншвейгской семьей) премьером правительства.

Даже Остермана новая власть на всякий случай решила наградить, ему почему-то достался чин адмирала. Поскольку к мореплаванию старик не имел ни малейшего отношения, он оскорбился и тут же начал стравливать нового генералиссимуса Антона Ульриха с фельдмаршалом Минихом. В чем и преуспел. Раздраженный фельдмаршал подал в отставку и заявил, что намерен навсегда покинуть свою вторую родину. Приглашения из-за рубежа не заставили себя ждать. Победителя турок, например, очень звали в Пруссию. Фельдмаршал подумал, поколебался и остался в России ждать перемен. И довольно быстро дождался. Правда, не тех, на которые рассчитывал.

Не успела еще Анна Леопольдовна привыкнуть к роли правительницы, как возник новый заговор. Миних осуществил свой государственный переворот 9 ноября 1740 года, а через год, 25 ноября 1741 года, в результате нового переворота на престол взошла Елизавета. Теперь пришлось уже фельдмаршалу испытать на себе все прелести полуночного ареста.

На полпути в Сибирь ему встретился экипаж возвращающегося из ссылки Бирона. Враги раскланялись. Фельдмаршала поместили в Пелыме, в том самом доме, где до того содержался бывший регент.

Пожаловаться на неудобства Миних не мог – план тюремного строения всего лишь за год до того он начертил лично (думается, не без удовольствия) специально для Бирона.

В политике и такое случается.

Переворот 1741 года в отличие от тихого переворота Миниха прошел шумно и празднично, под ликующие крики толпы «Долой немцев!».

На знамени переворота его организаторы начертали патриотические слова о защите национального достоинства, а сама Елизавета Петровна в день мятежа играла роль Орлеанской девы – освободительницы от иностранного ига.

Восторженные гвардейцы требовали немедленного изгнания из России всех немцев, но Елизавета Петровна убрала лишь ряд одиозных фигур, не больше. Кое-кому этого показалось мало, и они попытались разделаться с немцами самостоятельно. Например, в русском лагере под Выборгом (в это время началась так называемая «малая война» со шведами) вспыхнул даже бунт против немцев, но он был подавлен благодаря решительности командования: генерал Кейт схватил первого попавшегося бунтовщика и приказал его немедленно расстрелять.

В Петербурге, в свою очередь, то и дело возникали стычки между русскими гвардейцами и немецкими офицерами, которых в этот период третировали и не раз избивали. После очередного такого столкновения шотландец фельдмаршал Ласси даже просил императрицу дать разрешение примерно наказать виновных. Елизавета Петровна согласилась, но распорядилась наказать драчунов очень мягко. К гвардейцам и гренадерам государыня по понятным причинам испытывала слабость: именно они внесли ее на своих плечах в императорский дворец.

В разгар этого националистического угара мало кто задумывался о том, как произошел переворот и какие силы за ним стояли. Если бы русские патриоты знали о той роли, что играли в событиях иностранцы, то восторги на улицах наверняка были бы более умеренными.

Идея переворота в пользу Елизаветы Петровны витала в воздухе и обсуждалась ее окружением давно. Есть свидетельства, что уже после смерти Петра II личный врач Елизаветы Петровны Лесток настойчиво рекомендовал своей хозяйке срочно ехать в Москву, показаться там народу и заявить о своих правах. Елизавета тогда категорически отказалась от предложения и не сделала ничего, чтобы воспрепятствовать возведению на престол Анны Иоанновны, хотя партия ее сторонников уже тогда была влиятельной, поддержка гвардии – значительной, а популярность в народе – большой.

Если русская аристократия рассуждала о сомнительном происхождении Елизаветы, то народ считал именно ее олицетворением петровского наследия. К тому же дочь Петра отличалась красотой, живостью характера и умела нравиться.

Иностранцы находили в ней сходство с француженкой. Саксонский агент Лефорт о молодой Елизавете оставил следующую запись: «Всегда легка на подъем… она как будто создана для Франции и любит лишь блеск остроумия».

Одним из главных заговорщиков являлся Иоганн Германн Лесток. Он происходил из старинной дворянской французской семьи. Еще в 1713 году Лесток прибыл в Петербург в качестве лекаря из Германии, куда перебрались его родители, и какое-то время пользовался расположением Петра I. Затем, однако, за скандальную любовную интригу его сослали в Казань. В Петербург он вернулся благодаря Екатерине I, предложившей ему должность личного врача своей дочери.

Не менее важным действующим лицом можно считать и французского посланника в России Жака Иоахима Тротти маркиза де ла Шетарди, хотя его роль в перевороте всегда вызывала немало споров. С точки зрения одних, он наряду с Лестоком весь переворот организовал и осуществил. С точки зрения других, он не причастен непосредственно к самому перевороту, хотя и готовил для него почву. Наконец, по мнению некоторых, всю деятельность Шетарди в России в этот период следует рассматривать как личную инициативу дипломата, но не как реализацию планов официального Парижа.

В день переворота Шетарди действительно не ездил в санях с русскими гвардейцами арестовывать представителей прежней власти, он все-таки был послом иностранной державы. Но вот взрыхлял почву для переворота посланник очень энергично, а французские деньги сыграли немалую роль в создании необходимого настроя среди гвардейцев.

Что же касается дискуссии о том, насколько самостоятельно действовал Шетарди, то это вопрос сложный. В дипломатии всегда имеется надводная и подводная часть айсберга. К тому же сама информационная оторванность послов от своих стран в те времена предполагала, что, выполняя согласованную со своим дипломатическим ведомством стратегическую задачу, посланник в конкретных действиях полагается уже на свой опыт, чутье и умение импровизировать. Ситуация в России менялась в этот период столь быстро, что на согласование каких-то конкретных шагов у Шетарди просто не было времени.

Хорошо известно, что Франция, зная об очевидных симпатиях Елизаветы ко всему французскому, делала ставку именно на нее, надеясь повернуть Россию после ее воцарения в сторону Парижа и подорвать уже традиционный русско-австрийский союз. Есть достоверная информация о том, что Шетарди многократно беседовал с Елизаветой на эту тему и склонял ее к перевороту.

Известно также, что, когда Шетарди получил от своего правительства две тысячи червонцев, значительная часть этих денег через двух немцев, Грюнштейна и Шварца, была направлена французом в гвардейские казармы для раздачи там подарков от имени цесаревны. За счет этих денег и удалось заговорщикам сформировать первый ударный отряд гвардейцев, готовых, по их словам, идти «за матушку Елизавету Петровну хоть в огонь, хоть в воду».

Активно контактировал Шетарди в канун переворота и со шведским посланником в России Нолькеном. Именно в ходе этих бесед возникла мысль о том, что шведские войска, воспользовавшись неразберихой в Петербурге, могут начать боевые действия против русских. Истинной целью операции был, естественно, пересмотр результатов Ништадтского мира, но войну можно было начать и под более «благородным» предлогом, то есть поддержки притязаний Елизаветы на русский престол.