Сказки сироты: Города монет и пряностей - Кэтрин М. Валенте

Аграфена недолго следила за рекой, а потом, увидев мой потрясённый взгляд, хихикнула.

– Вон там, на севере, – она взмахнула рукой, – Портновский округ. Тамошние обитатели веками полоскали ткани в водах Варени, завершая их покраску. Вот река и пропиталась красками. Даже теперь, когда остался всего один паучок, по-прежнему плетущий бальные платья, цвета не тускнеют, и Варени по-прежнему яркая.

Скрипачка привела меня к самой воде, к высокой и тонкой колокольне без колокола; несколько подозрительных осколков бронзы лежали вокруг её основания. Внутри будто мерцал тёплый свет, но я не была в этом уверена. Вода, точно кровь, плескалась у самых ступеней.

– Здесь я тебя оставлю, – сказала Аграфена и, натянув длинную прядь, сыграла несколько медленных сбивчивых нот. – После ты найдёшь меня в том же дворике, и я отведу тебя назад, к рукам Симеона.

Она ушла; её красное платье колыхалось, а ноги выплясывали несколько быстрых па, когда она исчезла за выбитой дверью маленькой часовни. Я повернулась к колокольне – видимо, к насесту – и втянула воздух сквозь зубы. Варени пахла рыбой и льняным полотном. Дверь была лишь зияющим проёмом, и я нырнула внутрь, легко взлетела по длинной витой лестнице; дым струился за мной как тень.

В комнате наверху, в свете собственного пламени, я увидела большую клетку из слоновой кости, дочерна обожжённую полыхающим хвостом Жар-Птицы, который спал внутри, заботливо сложив крылья над фигуркой задремавшей девочки, лениво шевелившей пальцами ног во сне. Над моей головой виднелся сломанный крюк, на котором когда-то висел колокол, а ещё выше была дыра, сквозь которую лилась ночь.

Женщина под вуалью положила руку на голову леопарда; огромный кот выгнул шею, чтобы подставить лоб под шелушащуюся ладонь, и замурчал, когда его начали чесать за ушами.

– Ты не боишься заразиться? – спросила джинния.

– Я также не испытываю к ней отвращения. Она моя. У поводка два конца. А её рука вряд ли сделает со мной что-то такое, что не было сделано до сих пор.

Рвач с удивительной лёгкостью вытащил мягкими пятнистыми губами маленький свёрток из-под просторного одеяния своей госпожи, развернул его, аккуратно достал флягу с водой, несколько полос сушёного мяса и чёрствый хлеб. Поджав губы, чтобы не намочить еду, он передал её в клетку, и Ожог приняла угощение с благодарностью. От воды, однако, она отказалась:

– Это мне не нужно. Меня оставили здесь умирать от голода, а жажды мы не испытываем. Какой огонь захочет, чтобы его погасили? Так или иначе, осталось недолго.

Леопард пожал пятнистыми плечами. Уже почти стемнело, ветер принёс сильный запах травы и мышиных костей.

– Нам кажется интересным, что ты рассказываешь про Аджанаб, потому что там жила моя госпожа – до того, как её поразил недуг. Она мало слышала о жизни города, покинув красные башни и отправившись к чёрным шпилям Урима. Ты предала свой народ? Каким-то образом помешала завладеть сердоликовой шкатулкой? – спросил Рвач. Его усы подёргивались.

Королева джиннов нахмурилась, её подведённые оранжевым глаза сузились от ярости. Потом она рассмеялась, хрипло и жестоко; в уголках глаз, где пламя рисовало филигранные узоры, появились золотые слёзы. Ожог покачала головой…

– Ох уж эта дурацкая шкатулка! Если бы хоть сказали, что в ней. Но, видимо, генералы всегда глупы, каким бы великолепным не было их воинство. Но я бы не назвала ни один из моих поступков предательством – скорее, так можно понимать тот факт, что лишь высшим джиннам сообщали об истинной сущности Кашкаша, или то, что Королеву держали в неведении относительно её собственной войны.

– Я не хотел тебя обидеть, – сказал кот.

Джинния уставилась на женщину под чёрной вуалью, чьи холодные и печальные глаза ответили столь же пристальным взглядом. Та не шевелилась. Через некоторое время джинния вздохнула.

– Думаю, вы с хозяйкой проявляете нетерпение. Я доберусь до шкатулки и клетки в свой черёд. Надеюсь, вы мне позволите ещё некоторое время поблуждать по переулкам моей аджанабской сказки.

Пол клетки был усеян подушками, украшенными кисточками разного размера и богатой золотой вышивкой. Девочка спала на синей парче; она повернулась во сне, подтянув крыло Жар-Птицы повыше, на плечо, как одеяло. Его мерцающая шея нависала над ребёнком, словно защищала девочку; клюв из полированной латуни высовывался между почерневшими прутьями клетки. Дверь была распахнута настежь, и в такт дыханию пары клетка покачивалась на крюке, на некотором расстоянии от пола.

– Э-э… привет? – тихонько проговорила я, но мой голос отразился эхом от красных стен и превратился в крик.

Птица шевельнулся, его глаза лениво приоткрылись, а мерцающие веки приподнялись. Девочка что-то пробормотала, и крылатый опекун её успокоил:

– Спи, голубка! Это просто джинн пришел навестить папочку.

Я увидела, как детская головка снова опустилась на подушку, и вскоре из клетки донеслось удовлетворённое сопение спящего ребёнка.

Жар-Птица аккуратно высвободился из рук девочки и выпрыгнул из клетки. Он был огромный – размером со слонёнка, оперение знакомых мне цветов очага: тёмно-красные и оранжевые перья, кремово-белый, точно обжигающая вспышка, пух. Его хвост горел – в отличие от джиннов, у жар-птиц по-настоящему горит только хвост, – и длинные хвостовые перья, похожие на павлиньи, украшенные замысловатыми раскалёнными узорами, венчали язычки пламени. Когда он проснулся, огонь разгорелся от милых углей до тихого рычания. В тот момент я сочла его красивым, ибо пламя испокон веков тянется к пламени.

– Веди себя тихо, – сказал он голосом, по звуку напоминавшим падение зелёной ветки на пепел. – Моя дочь должна выспаться.

– Твоя дочь? Ведь она человек!

– В этом мире иной раз исполняются самые странные и заветные желания, искорка моя. Она мне дочь, можешь не сомневаться.

– Меня прислал Симеон. Теперь я понимаю, что он имел в виду, говоря о пламени, похожем на моё.

– С чего вдруг он так поступил? – спросил Жар-Птица, склонив голову набок, будто размышляя над кучкой зёрен.

– Я ищу сердоликовую шкатулку.

– Уверен, у меня такой нет. Но, если пожелаешь её искать, не шуми.

– Нет-нет, я уверена, что её хорошо спрятали. Симеон решил, что я должна с тобой встретиться. – Я опустила глаза, начиная стыдиться того, что происходило за пределами объятий Симеона. – Ты знаешь, что снаружи стоит армия? Она нападёт завтра или послезавтра.

Птица тряхнул крыльями.

– Весь город ими провонял. Даже короли и королевы потеют, а их мечи плачут, и я прямо сейчас чую артиллерийские орудия. Ты тоже вся покрыта их грязью, я в каком-то смысле тебя знаю. Уверен, Симеон решил, что я могу сказать тебе много вещей, в надежде, что ты изменишь своё мнение о нас и не станешь выкуривать, как крыс. Но я совсем не уверен, стоит ли с тобой разговаривать. И уж точно ничего не знаю о нелепой шкатулочке.