Сердце бури - Хилари Мантел

– Не пора ли нам уходить?

Но было слишком поздно. Мирабо заметил Камиля и заключил его в объятия, рискуя сломать ребра.

– Это было грандиозно, – заявил граф. – Не обращайте внимания на здешнюю деревенщину. Вы не вписываетесь в их провинциальные стандарты. Никому из них не под силу свершить то, что сделали вы. Никому. На самом деле они вас просто боятся.

Робеспьер постарался затеряться в глубине комнаты, чтобы избежать встречи с Мирабо. Предположение, что он способен кого-то испугать, страшно польстило Камилю. Почему он не сказал другу таких же слов, которые сказал тому Мирабо? Ведь это же правда! А ведь он хотел Камилю только добра, хотел и дальше его опекать. Двадцать лет прошло с тех пор, как он пообещал за ним приглядывать, и Робеспьер не собирался отказываться от обещания. Но что толку сетовать? Он лишен дара говорить правильные слова. Желания и нужды Камиля – книга за семью печатями, написанная на языке, который ему не выучить никогда.

– Идемте ужинать, – раздался голос графа. – И берите с собой ягненка. Накормим его красным мясом, чтобы хорошенько разъярить.

За столом сидели четырнадцать человек. В тарелках кровоточила нежная телятина. Тонко нарезанная плоть палтуса источала аромат лаврового листа и тимьяна. Синевато-черная кожица баклажанов, сморщенная у плодоножки, скрывала нежную мякоть, которая растекалась под ножом.

Граф в эти дни благоденствовал. Никто не знал, продолжал он делать долги или внезапно разбогател, и если верно последнее, то как ему это удалось. Мирабо состоял в тайной переписке со множеством корреспондентов. Его публичные высказывания звучали одновременно высокопарно и таинственно, и он купил в кредит бриллиант для любовницы, жены издателя. Ах, как он обхаживал в тот вечер молодого Робеспьера. Вежливость ничего не стоит, рассуждал Мирабо. В последние недели граф следил за Робеспьером, подмечая сухость тона, равнодушие (мнимое) к мнению других, наблюдая в мозгу юриста проблеск идей, которые, несомненно, довлеют дневи.

Весь вечер он тихим доверительным тоном беседовал со Свечой Арраса. Если вдуматься, рассуждал граф, то между политикой и любовью разница невелика – в конечном счете это вопрос власти. Едва ли ему первому на свете пришла в голову эта мысль. Нужно уметь обольщать, действуя быстро и дешево; и если Камиль походил на бедную модисточку, соблазнить которую легче легкого, то Робеспьер был кармелиткой, решительно настроенной сделать карьеру игуменьи. Ее нельзя развратить, ты можешь сколько угодно махать своим удом у нее перед носом, она и ухом не поведет – с чего бы, она понятия не имеет, для чего нужна эта штука.

Они беседовали о короле, о том, должен ли он иметь право накладывать вето на законы, принятые Национальным собранием. Робеспьер считал, что не должен, Мирабо полагал, что вопрос в цене. Они обсудили, как эту проблему решают в Англии. Робеспьер торопливо и полунасмешливо поправил ошибку Мирабо. Граф согласился с уточнением, своей уступчивостью смягчив оппонента. И, будучи вознагражден строгой угловатой улыбкой, ощутил громадное облегчение.

Одиннадцать, бешеный ягненок извинился и выскользнул из столовой. Приятно было сознавать, что он обычный смертный, которому время от времени требуется посетить уборную. Мирабо ощущал себя странно, непривычно трезвым, непривычно рассудительным. Он посмотрел через стол на одного из женевцев.

– Этот молодой человек далеко пойдет, – заметил Мирабо. – Он верит всему, что говорит.

Брюлар де Силлери, граф де Жанлис, встал, зевнул, потянулся.

– Благодарю вас, Мирабо. А сейчас пора напиться. Камиль, вы с нами?

Приглашение относилось ко всем, кроме Свечи Арраса (вышедшей по нужде) и Светоча Прованса. Женевцы, которые в попойках не участвовали, встали, поклонились и пожелали всем доброй ночи. Они начали складывать салфетки, потянулись за шляпами, принялись поправлять шейные платки и подтягивать чулки. Внезапно Мирабо почувствовал к ним отвращение. Его раздражали их серые сюртуки, их аккуратность и раболепное желание угождать его прихотям. Ему захотелось натянуть шляпы им на глаза и пуститься во все тяжкие, одной рукой обняв свою модисточку, другой – знаменитого литератора. Странное желание, учитывая, что если он кого и не выносил, так это Лакло, а с кем не любил напиваться, так это с Камилем. Странные желания, решил граф, последствия чинного вечера, который он провел, добиваясь расположения Максимилиана Робеспьера.

К тому времени, как Робеспьер вернулся, столовая опустела. Им осталось обменяться суховатым английским рукопожатием. Берегите себя, Свеча. Смотрите под ноги, Светоч.

Разумеется, они достали карты – без этого де Силлери в постель не ложился. Удовлетворив потребность проигрываться, он откинулся на спинку кресла и рассмеялся.

– Как разозлились бы мистер Майлз и Эллиоты, узнай они, на что я трачу деньги английского короля!

– Думаю, они отлично знают, куда вы их тратите. – Лакло стасовал колоду. – Едва ли они полагают, что вы спускаете их на благотворительность.

– Кто такой мистер Майлз? – спросил Камиль.

Лакло и де Силлери обменялись взглядами.

– Мне кажется, стоит ему рассказать, – сказал Лакло. – Камиль не должен жить как беспечный правитель, не зная, откуда берутся деньги.

– Все очень запутано. – Де Силлери неохотно отложил карты на стол рубашкой кверху. – Вы знакомы с миссис Эллиот, очаровательной Грейс? Несомненно, вам доводилось видеть, как она порхает по городу, собирая политические сплетни. Она работает на английское правительство. Ее многочисленные связи этому способствуют. До того как Филипп перевез ее во Францию, она была любовницей герцога Уэльского. Разумеется, сейчас он спит с Агнес де Бюффон – этими делами заведует моя жена Фелисите, но герцог и Грейс до сих пор отлично ладят. – Он замолчал, устало потер лоб. – У миссис Эллиот два кузена, Гильберт и Хью. Есть и еще один англичанин, с которыми они связаны, – некий мистер Майлз. Все они агенты Форин-офис. Их задача – наблюдать за событиями, составлять отчеты и снабжать нас деньгами.

– Отлично, Шарль-Алексис, – сказал Лакло. – Предельно ясно. Еще кларету?

– Зачем это им? – спросил Камиль.

– Англичане заинтересованы в нашей революции, – сказал Де Силлери. – Не жалейте, Лакло, лейте все, что осталось. Вы можете думать, им важно, чтобы мы наслаждались благами, которые приносят парламент и конституция, скроенные по британскому образцу, но на самом деле они мечтают ослабить Людовика. А с ними Берлин, Вена. Англия возликует, если мы заменим короля Людовика королем Филиппом.

Депутат Петион медленно поднял глаза. На его крупном красивом лице читались сомнения.

– Вы пригласили нас, чтобы обременить этим знанием?

– Нет, – сказал Камиль. – Просто он слишком пьян.

– Тоже мне бремя, – заметил Шарль-Алексис. – Все об этом знают. Спросите хоть Бриссо.

– Я очень уважаю Бриссо, – возразил депутат Петион.

– Неужели? – пробормотал Лакло.