Плач по красной суке - Инга Петкевич

— Он мне треху предлагал, — возмущалась она. — Будто мне треха — цена. Да я его с потрохами могу купить, его самого вместе с дружками!

— Вы бы положили деньги на аккредитив, — уговаривала ее Ирма. — А то обчистят вас эти гады, обдерут как липу.

— Ахритив? — Наша подружка подозрительно насторожилась — новое слово ей явно не понравилось. — Не, моя денежка всегда при мне. А вот вы, коли такие добрые, помогите мне шубу купить.

— А что тут помогать? Пошла да купила, — засмеялась Ирма.

— Э-э-э, какие вы неблагодарные… К вам по-человечески, а вы…

А я вдруг вспомнила, что прошлый раз, возвращаясь с атомных учений, видела в местном универмаге шикарные каракулевые манто за пять тысяч. Я сообщила эти сведения своим собутыльницам, и те очень оживились.

— Щас бежим, — горячо предложил сучкоруб и снова лихорадочно завертелся на стуле.

— Только этого нам не хватало, — проворчала Ирма. — Там мороз под сорок, мы и так чуть не околели…

— А ты выпей, выпей! Никакой мороз тебя не возьмет!

И мы выпили и снова налили…

— Купим шубу, а потом возьмем такси и маханем к вам обмывать.

— Ко мне нельзя, — возразила я. — У меня тесно: муж, мать, ребенок.

— У меня зато просторно, — проворчала Ирма. — гуляй — не хочу.

Но уже было очевидно, что покупки шубы нам не избежать.

— Только мне еще за бельем в прачечную надо заехать, — твердо заявила Ирма.

— Заедем, заедем, не волнуйся, — уговаривал нас сучкоруб. — У тебя кто будет — мальчик или девочка? Мальчик, говоришь? Это хорошо. Вот и твоему мальчику мы что-нибудь купим. Ну хочешь, возьмем лектрический камин? Присмотрела я там: красивый — закачаешься.

— А он греет или только для красоты? — заинтересовалась Ирма. И стало заметно, что она уже порядком нагрузилась…

Словом, в универмаге в меховой отдел нас даже не хотели пускать, даже предлагали вызвать милицию, но сучкоруб, задрав подол, достал большую пачку денег, и мы стали их считать под ошалелыми взглядами продавщиц. Магазин уже закрывался, нас торопили, и поэтому мы все время путались и сбивались. Потом нам пытались всучить слишком маленький размер, и пришлось вызвать заведующую. Меня разморило, и я чуть не заснула в примерочной кабинке. Зина материлась, а Ирма заливалась заразительным пьяным хохотом. Хорошо еще, что заведующая попалась благодушная, а то бы не миновать нам вытрезвителя.

Потом мы ловили такси и пили в нем шампанское, которое Зина прихватила с собой из ресторана вместе с целым ворохом закусок. Она утопала в громадном манто, и мы опасались, что ее тщедушное тело ненароком выскользнет из драгоценной упаковки и где-нибудь потеряется по дороге… Мы так галдели, что таксист чуть не попал в аварию.

— Ну, бабоньки, вы даете! — то и дело приговаривал он.

Мы предлагали взять его с собой, но он заартачился, ему, видите ли, надо было сдавать смену.

Так я впервые попала к Ирме домой, но этот визит оставил у меня довольно туманные воспоминания. Помню стерильную чистоту помещений и больничный запах дезинфекции.

На газовой плите стоял бак для кипячения белья, который Ирма подожгла в первую очередь и, не разбирая, стала пихать в него полотенца, белье и какие-то тряпки. Я еще очень удивилась, когда в бак полетели мальчишеские школьные брюки, шарф, носки, а затем Ирмин рабочий халат, чулки, трусы и прочие предметы туалета, которые она яростно срывала с себя и тут же отправляла в общее варево.

— Но оно там все полиняет и закрасится! — возмутилась я.

— Ничего не закрасится — оно уже сто раз варилось, — пьяным голосом возразила Ирма, и стало понятно, что она делает это каждый день, то есть каждый день кипятит свою и детскую одежду, белье и прочие предметы домашнего обихода. Отсюда такой едкий больничный запах…

— Да ты ненормальная! — закричала я, вырывая у нее из рук свой шарф, который она тоже пыталась запихнуть в бак.

Между тем наша собутыльница заснула на табурете возле дверей. Новая шуба стояла колом, и Зина осела в ней, как в футляре, ушла вниз с головой. Получилась странная, формальная скульптура, и Ирма походя прислонила ее к стене.

Потом мы проверили ребенка, который спал на полу в спальном мешке.

— Обычно он спит в лоджии, но сейчас слишком холодно, — объяснила Ирма.

— То есть как в лоджии? — удивилась я.

— Да он любит там жить. Как на корабле, говорит. Зато у него не бывает простуд. Так закалился, что даже гриппом не болеет.

Мне показалось это диким: я никогда не слышала, чтобы ребенок жил в лоджии.

— Но там же застекленная веранда, — объяснила Ирма. — К тому же у сына пуховый спальный мешок, и вообще он увлекается альпинизмом.

В комнате было очень чисто, но крайне неуютно. Вся мебель стояла в ряд, как в гостинице. Никаких безделушек, вазочек и салфеток, а лишь стерильный больничный порядок. Впрочем, в углу за дверью я заметила очень дорогой музыкальный комбайн «Грюндиг».

Потом мы пили на кухне джин. На следующий день была суббота, и мы протрепались почти всю ночь.

Проснулась я на тахте вместе с Ирмой. Этажом ниже, на полу, спал сучкоруб, закатавшись в каракулевое манто. Прелестный сынуля приготовил нам завтрак, мы опохмелялись и пропили весь день до вечера. Сучкоруб Зина все время считала свои деньги и все время недосчитывалась. То у нее не хватало трехи, то полтинника, а то вдруг целой тысячи. Мы подарили ей альбом, чтобы было куда записывать расходы, и Ирма своей твердой рукой вписала туда шубу за пять тысяч и такси за десятку. Сколько стоил ужин, сучкоруб не знал, но мы, прикинув, оценили его в пятьдесят рублей. Сучкоруб еще вспомнил туалетную воду «Утро», которой накануне опохмелялся, но больше уж точно не помнил ничего. Сложили, подытожили — и получилось, что не хватает рублей пятьсот. Но шуба была налицо, и сучкоруб скоро утешился, тем более что мы его хорошо приодели. У Ирмы оказалось много всяких импортных шмоток. Прозрачный нейлон особенно потряс воображение сучкоруба, и за халат небесного цвета он отвалил Ирме целых сто рублей. Потом мы его как следует помыли, постригли и покрасили, в результате чего наш дровосек стал просто неузнаваем и даже боялся возвращаться в таком виде в гостиницу и прожил у Ирмы еще пару дней.

И, как водится среди баб, разговор постоянно вертелся вокруг любовных проблем.

— Неужели на свете ее нет! — невольно вырвалось у меня.

— Любовь, — усмехнулась Ирма. — Откуда бы? Ты еще молодая и, конечно, мечтаешь, что она тебе вдруг подвернется.

Меня неприятно задел этот издевательский тон.

— Чего не бывает в этом мире, — возразила я. — Что я, хуже всех?

— Видишь, ты все-таки убеждена, что кое-кому любовь перепадает, — поймала она меня на слове. — Как же вас, бедных, заморочили с этой любовью.