Катары - Роже Каратини

Эта стратегия регентши будет несколько стеснять графа Раймонда VII, который желал оставаться хозяином в своих владениях. Пятнадцатого апреля 1243 года, как только было улажено дело с убийствами в Авиньоне, граф, окончательно вернувшись в свои тулузские владения, созвал в Безье церковный собор, который можно было бы назвать окситанским; собор проходил под предводительством нарбоннского архиепископа, а участниками его были епископы и настоятели крупнейших монастырей Лангедока. Если на первый взгляд собор в Безье, казалось, посвящен был уничтожению в Лангедоке катарской ереси, то на деле истинная цель Раймонда VII состояла в том, чтобы, воспользовавшись случаем, лишить доминиканцев возможности выполнять свои обязанности инквизиторов — эта их прерогатива стала источником множества беспорядков в Окситании, а недавняя резня в Авиньоне — недавним последствием; граф Тулузский хотел передать эти функции постоянным епископским судам. Разумеется, инквизиторы — то есть доминиканские братья-доминиканцы — откликнулись на этот поступок, скрывавший под собой некий маневр и бывший не вполне в рамках закона, поскольку Раймонд VII все еще пребывал под действием отлучения от церкви, произнесенного против него после убийства инквизиторов в Авиньоне (а стало быть, не имел права созывать собор). Папа Иннокентий IV, только что возведенный на престол, признал справедливость негодования братьев-доминиканцев и даже усилил полномочия Инквизиции. Но на соборе в Безье прелаты уже решили, что надо покончить раз и навсегда со сделавшимся скандальным «заведением» в Монсегюре.

Такое решение означало просто-напросто разрушение катарской крепости, и выполнение этой задачи было возложено на представителей высшей религиозной и светской власти Лангедока: нарбоннского архиепископа Амьеля и нового каркассонского сенешаля Юга дез Арсиза.

В то время дела решались быстро: всего через две недели после завершения собора в Безье, в начале мая 1243 года, сенешаль привел около нескольких сот французских рыцарей[144], и те разбили палатки у подножия скалы, на которой был выстроен Монсегюр; защитников крепости было не более сотни. В принципе Югу дез Арсизу было достаточно подождать, пока в цитадели иссякнут запасы воды, и Монсегюр пал бы, подобно спелому плоду, до начала сезона дождей; оставшись без воды, его гарнизон быстро сложил бы оружие. Но славный сенешаль, как мы вскоре увидим, простодушно принимал свои желания за действительность.

Мы уже сказали, что оборону крепости Монсегюр обеспечивала сотня человек, все они были убежденными катарами; в их числе были рыцари со своими щитоносцами, офицеры и обычные солдаты, которыми командовал хозяин здешних мест, Раймонд де Перелла[145], к которому присоединился другой сеньор, Пьер-Роже де Мирпуа. К этим регулярным войскам прибавились около двухсот совершенных, готовых умереть за свою веру. Что касается высших иерархов катарской церкви, то их было человека два или три — таких, как тулузский епископ Бертран Марти, епископ Разеса Раймонд Агилер, — и несколько диаконов. Осажденный замок состоял прежде всего из донжона, в первом этаже которого был зал площадью приблизительно в пятьдесят квадратных метров, где проходили религиозные обряды катаров; к этому залу примыкало просторное помещение площадью более пятисот квадратных метров, где размещались склады, конюшни, фехтовальные залы и комнаты защитников крепости.

Лето 1243 года выдалось исключительно жарким и прошло без боев, катары отсиживались в холодке за толстыми стенами замка Монсегюр, а крестоносцы бродили вокруг крепости в поисках хоть какой-нибудь тени. Когда начиная с сентября жара стала спадать, за стенами крепости — нам это известно из различных документов, — произошло несколько коротких стычек, в частности бой между осажденными и отрядом басков, привыкших к охоте и партизанской войне в этих горах; им удалось занять стратегическую позицию на единственной дороге, которая вела в Монсегюр. Кроме того, немногочисленные документы сообщают нам о том, что катарский офицер по имени Гираут Кларе был смертельно ранен в конце октября[146], и то же самое случилось с одним рыцарем. Эти первые небольшие успехи воодушевили осаждавших. Декабрьской ночью им удалось занять наблюдательный пост на склоне горы[147]; на этой выгодной позиции епископ Альби, любивший на досуге что-нибудь мастерить, велел устроить площадку напротив стен Монсегюра и разместил на ней камнемет, а каменотесы тем временем в изобилии заготавливали ядра. Как только машина была собрана и оснащена, французские артиллеристы смогли обстреливать деревянный палисад, защищавший подступы к замку Монсегюр.

Но все эти технические ухищрения нисколько не продвинули осаду, поскольку сторонники катаров, жившие на равнине, в самом начале января прислали к ним артиллериста. Этого человека, похоже, обладавшего определенными способностями, звали Бернар де Да Баккалариа (и это все, что нам о нем известно). Ему удалось взобраться на пик Монсегюр, оставшись незамеченным осаждавшими, и разместить в барбакане камнемет, не менее мощный, чем у католиков. Артиллерийская перестрелка, попытки штурма со стороны осаждавших, вылазки осажденных продолжались до конца февраля 1244 года; как пишет Гильом де Пюилоран, летописец и современник событий, «осажденным не давали покоя ни днем, ни ночью»[148].

В конце концов, ранним утром 28 февраля 1244 года, еще до рассвета, Раймонд де Перелла и Пьер-Роже де Мирпуа, которые денно и нощно руководили героической обороной замка, появились на крепостной стене и приказали трубить в рог: после долгой осады, длившейся более девяти месяцев, катары Монсегюра сдались, и их полководцы предложили вступить в переговоры. Крестовый поход против еретиков, к которому папа Иннокентий III призывал за тридцать шесть лет до того (в 1208 г., после убийства своего легата Пейре де Кастельно подручным графа Раймонда VI Тулузского), подошел к завершению; настало время переговоров. Эти переговоры начались на следующий же день после капитуляции, в первый день марта 1244 года. Они были краткими, поскольку у победителей-крестоносцев осталось лишь одно желание — вернуться наконец домой, и условия, предложенные ими побежденным, были великодушными:

1 ) катары сохранят за собой Монсегюр еще на несколько дней и выдадут победителям заложников;

2) они получат прощение за все прежние грехи, в том числе и за совершенное ими в Авиньоне убийство инквизиторов;