Ричард Длинные Руки - фюрст - Гай Юлий Орловский

Вдоль стены музыканты в ярких одеждах наигрывают нечто приятное на слух, между рядов изредка проходят гости. Я с высоты своего кресла увидел, как вдали показалась леди Хорнегильда, за нею две фрейлины, а следом леди Лилионна. На этот раз в тугом корсете, грудь не прыгает из стороны в сторону, да и двигается Лилионна мелкими шажками, как надлежит благородной девушке.

Они подошли к столу, я взглянул на королеву турнира и поприветствовал вежливо:

— Леди Хорнегильда…

Она присела в поклоне.

— Ваша светлость…

Я ждал, и она, выпрямившись, сказала с тем же подчеркнутым почтением:

— Позвольте представить мою лучшую подругу, леди Лилионну.

Она отошла в сторону, леди Лилионна сделала два шага вперед и, заняв ее место, присела в глубоком поклоне. Грудь, туго стиснутая жестокой хваткой корсета, беззвучно молила выпустить ее на свободу, а ее хозяйка смиренно смотрела в пол.

— Леди Лилионна, — сказал я.

— Ваша светлость, — прошелестела она тихим послушным голосом и подняла на меня взгляд безумно ярких синих глаз, крупных и даже огромных.

— Леди Лилионна, — произнес я дружески, — леди Хорнегильда предложила мне, чтобы вы заменили ее на троне на время отсутствия. Не думаю, что обязанности покажутся вам обременительными или вызовут войну между Сен-Мари и Армландией. Собственно, вам нужно только улыбаться и хихикать. Чем глупее, тем лучше, мужчины это обожают. Можно подхихикивать, еще с вами должны быть две подхихишки, тоже молодые и красивые. Справитесь! Да и леди Хорнегильда, надеюсь, скоро вернется.

— Спасибо, ваша светлость, — ответила она и поднялась, теперь смотрела мне прямо в лицо.

Я сделал широкий жест в сторону второго кресла.

— Занимайте, пока леди Хорнегильда не передумала.

Хорнегильда улыбнулась, Лилионна сделала робкий шаг к помосту. Я протянул руку и помог ей взойти, но она еще не успела сесть, как Хорнегильда спросила нетерпеливо:

— Ваша светлость, я могу идти?

— Даю свое разрешение, — ответил я. — Передайте родителям мои пожелания выздоровления.

— Ваша светлость, — произнесла Хорнегильда обрадованно и присела. — Спасибо, мою повозку уже запрягли.

— Вы все предусмотрели, — заметил я.

Она сдержанно улыбнулась.

— Одинокой девушке вдали от родителей приходится все продумывать самой.

— Соболезную…

— С вашего позволения, — прошелестела она тихо, — я отправлюсь немедленно.

Я кивнул, она поспешно пошла обратно между столами, а обе фрейлины-подхихишки, переглянувшись, заняли свои места за креслом исполняющей обязанности королевы турнира.

В свои покои я вернулся в полночь, устало отшвырнул шляпу, привычно дал себя раздеть лордам, кивком поблагодарил, что их удивило, это их долг, обязанность и высокая привилегия, а я подождал, пока выйдут все, прошелся по комнате, день был жаркий, воздух остынет только к утру, а сейчас просто душный, наполненный ароматами уже не трав и цветов, а жареного мяса, вина, острых приправ и запаха пота как мужского, так и женского.

На этот раз не полезу на крышу, ну что за дурак, сигаю мыслью в стратегические дали, а почему-то не сообразил, что стоит выйти потихоньку на балкон, дождаться полной тьмы, и можно взлетать в небо, даже не прибегая к исчезничеству…

Хотя, конечно, скорее всего заметят, будут вопросы, на другой день под балконом обнаружу дежурящий отряд отборных стрелков, дабы никакая тварь не пыталась напасть на спящего сэра Ричарда.

Я лежал в постели, лениво слушая, как затихают последние голоса в саду, со стороны двери пахнуло коридорным воздухом, в щель скользнула леди Лилионна и тут же тихонько прикрыла за собой.

Стараясь сообразить, где же это дал маху, я медленно поднялся. Леди Лилионна приблизилась быстро, на этот раз в ночной рубашке, настолько легкой и прозрачной, что не скрывает ее прелести, но я взял себя в руки и смотрел только в ее глаза.

— Леди Лилионна, — произнес деревянным голосом.

Она присела в низком поклоне, рубашка ее настолько свободная, что я, заглядывая в вырез, увидел даже узор ковра на полу.

— Ваша светлость, — ответила она и улыбнулась так, что на щеках сразу появились две милые ямочки, как и на подбородке.

— Встаньте, леди Лилионна, — сказал я, — гм… видимо, я где-то сглупил… подскажите, где… У меня не было намерения заходить в своем восхищении вашей редкой жизнерадостной красотой и здоровьем… так глубоко. Мне жаль, что вы истолковали именно так… или кто-то вам помог понять мои комплименты именно так…

Сияющая улыбка сбежала с ее милого лица. В глазах сперва появилось непонимание, недоумение, затем губы задрожали, а на щеках проступила бледность.

— Ваша светлость!

— Да, — сказал я с неловкостью, — вам нужно вернуться к себе, леди Лилионна. У меня такой вот обет безбрючия, что люблю Господа нашего и мать его, а также большие корабли и яблочный пирог…

В ее прекрасных крупных глазах заблестели слезы.

— Простите, ваша светлость… я в самом деле… Я очень виновата! Я не оправдала надежд нашей семьи, я все испортила…

Слезы прорвали запруду и побежали по щекам. Она попятилась к двери, не сводя с меня страдальческого взгляда, но едва ее рука коснулась ручки, я спросил:

— А при чем тут семья?.. А ну-ка погоди…

Она послушно остановилась, слезы продолжали бежать по щекам, оставляя мокрые блестящие дорожки. Она рыдала беззвучно, глотая эти сверкающие жемчужины, боялась пошевелиться, испуганная тем, что все не так, как думала, как ей сказали, к чему подготовили, а я подошел ближе, нависая над нею, как утес над ягненком.

— Ваша светлость, — прошептала она.

Руки мои против воли их хозяина взяли ее рубашку за ворот, дернули единственную завязку, и тонкая ткань заскользила вниз, собравшись у наших ног.

Она рыдала, не решаясь согнуться и закрыться, хотя я видел, как ей страшно и как хочется хотя бы обхватить свое нагое тело руками.

Да пошли они все, сказал я себе с яростью. Что хочу, то и делаю!.. Один раз — еще не гей, а так я вообще-то держу себя, ага, держу, даже не вспикиваю…

Я потащил ее к постели, она пошла покорно, все еще с заплаканным лицом и покорными глазами. И легла тихо и безропотно на самом краешке, страшась даже повести глазом в мою сторону.

— Не смущайтесь, леди, — сказал я. — Адам и Ева именно в такой одежде жили в раю, а здесь такая духота, что я и собственную кожу сбросил бы!

Ее голосок едва слышно прошелестел в полутьме:

— Как будет угодно вашей светлости.

— Мне угодно, — сказал я чуть строже, — чтобы вы не сжимались от ужаса. У вас настолько великолепное тело, что я даже не знаю… вообще не могу представить, что хоть одна из здешних женщин может сравниться с вами!