Костяной лабиринт - Джеймс Роллинс

Однако, несмотря на его внешнюю браваду, от девушки не укрылось, как он нервно облизал кончиком языка нижнюю губу.

Но Ляо еще не закончила. Она кивнула вооруженным конвоирам, и те отвели пленников обратно к клеткам, велев им остановиться перед жалобно пищащей от страха шимпанзе со вскрытой черепной коробкой. Чжайинь поднесла руку к прибору на стене и повернула ручку.

Обезьяна судорожно дернулась, из ее маленькой груди вырвался душераздирающий крик. Широко раскрытые глаза животного вылезли из орбит, вероятно, от боли.

– Прекратите! – воскликнула Мария.

Но китаянка продолжала крутить ручку прибора, бесчувственная к страданиям несчастного существа.

Чего нельзя было сказать про другого находящегося там человека.

Ковальски внезапно отскочил назад – настолько стремительно, что Крэндолл не успела ничего понять. Налетев на ближайшего конвоира, великан обхватил рукой ствол его автомата. И хотя оружие по-прежнему висело на ремне у солдата на плече, Джо смог дотянуться до спускового крючка.

Прогремел оглушительный выстрел.

Пуля прошла между прутьями решетки и снесла шимпанзе полголовы. Крики ее оборвались, а тело обмякло, безжизненно повиснув в стальном ярме.

Ковальски тотчас же поднял руки высоко над головой и отступил в сторону. Оба автомата были направлены на него. Даже Чжайинь выхватила свой пистолет. Затаив дыхание, Мария ждала расправы над великаном.

Однако вместо этого Ляо убрала пистолет в кобуру.

– Вижу, у вашего помощника такое же нежное сердце, как и у вас, – повернулась она к Марии. – Но он ничем не поможет Баако. Если вы хотите, чтобы вашему подопытному до самого конца было как можно более уютно, от вас мне будет нужно не только сотрудничество – но и результаты.

Она подала знак конвоирам, чтобы те увели пленных.

– День выдался длинным, – сказала Чжайинь на прощание. – Вас отведут в ваши комнаты.

– Подождите! – остановила ее Крэндолл. – Я хочу увидеться с Баако. Провести с ним последнюю ночь.

Китаянка смерила ее пристальным взглядом.

– Пожалуйста! – взмолилась Мария.

– Если вы сделаете ему что-либо плохое, – предупредила Чжайинь, бросив взгляд на мертвую шимпанзе, – даже если речь будет идти о проявленном не к месту милосердии, его место займет другой.

И она многозначительно посмотрела на Ковальски.

У Марии и в мыслях не было ничего подобного, поэтому она молча кивнула.

– Я тоже хочу пойти к Баако, – вмешался Джо, трогая свою забинтованную щеку. – Чтобы успокоить его и при необходимости защитить доктора Крэндолл.

Ляо вздохнула. Судя по всему, ей надоело спорить.

– Пусть будет так, – махнула она рукой. – Я распоряжусь, чтобы вам принесли в клетку постели. Но знайте, что на протяжении всей ночи за вами будут наблюдать.

Мария прикоснулась к кончикам пальцев Ковальски, без слов выражая свою благодарность. Они прошли в раздвижные двери и покинули вивисекционную лабораторию – и после этого Крэндолл захлестнули самые разные чувства.

«Что нам делать? Как я смогу смотреть Баако в глаза, зная, что произойдет с ним завтра?»

У женщины подогнулись ноги, а колени задрожали.

Но тут сильная рука обхватила ее за талию, поддерживая.

– Мы как-нибудь прорвемся, – шепнул Джо.

– Как? – подняла на него взгляд Мария.

– Понятия не имею, – пожал тот плечами.

– Тогда зачем…

– Просто подумал, что тебе нужно это услышать.

Как это ни странно, Крэндолл нашла утешение в его искренности.

Великан буквально поднял ее, сажая в электрокар.

– Давай посмотрим, как дела у нашего малыша.

20 часов 44 минуты

Баако замечает свою мать сразу же, как только открываются двустворчатые двери. При виде ее его сердце переполняется радостью. Он подбегает к решетке и хватается за прутья, громко гукая, показывая матери, как он счастлив.

Подойдя ближе, та прижимает кулаки к груди, изображая знак, который Баако хорошо знает.

«Я тебя люблю».

Оторвавшись от решетки, он встает на ноги и повторяет этот знак.

«Баако любит маму».

Мама улыбается, но не так широко, как обычно. Баако видит в уголках ее глаз печаль. Он принюхивается и чувствует запах ее страха. Это заставляет его хлопнуть рукой по предплечью другой руки. Он делает так только тогда, когда ему страшно.

Увидев это, мама скрещивает запястья.

«Тебе нечего бояться».

Мама ждет, пока один из плохих людей откроет дверь. Баако противен запах этих людей. Длинная черная палка просовывается между прутьями решетки и плюется в Баако голубым огнем. Баако боится ее и отходит назад, но при этом издает глухое рычание и обнажает зубы.

Наконец дверь открывается, и мама входит в клетку. Вместе с нею заходит еще один человек, великан, который умеет разговаривать руками. Вчера мама показала буквами его имя: «Д-ж-о». Это было еще дома, где у Баако были свой телевизор, своя кровать, свои игрушки и лучший друг Танго…

Горилла рада тому, что Танго нет в этом плохом месте.

Мама подходит и обнимает его. Она прижимает его к себе и издает звуки, теплые и полные любви. В ответ Баако тихо гукает. Потом мама отрывается от него, и он видит у нее в глазах слезы. Она вытирает их рукой, но слезы появляются снова, и мама отворачивается. Баако фыркает и трогает ее щеку тыльной стороной руки.

Маме нравится, когда он так делает.

Однако сейчас она не улыбается и не целует его в нос. Вместо этого у нее из глаз текут новые слезы.

Горилла опускает руку, и тут большой человек, Джо, садится перед ним на корточки, опираясь на сжатую в кулак руку, как это делает Баако. Другой рукой он показывает знаки, повторяя то же самое голосом.

«У тебя все хорошо?»

Баако качает головой. Он поворачивается спиной к маме, чтобы та не видела его пальцы.

«Страшно».

Джо подходит ближе. Его большие пальцы формируют слова.

«Мы будем храбрыми вместе… ты и я. – Джо указывает на маму. – Ради нее… хорошо?»

Баако кивает и повторяет последний жест.

«Ради мамы».