Анна Керн - Владимир Сысоев

Здоровье наше плохо. Мы думали поправиться летом, но лето было испорчено таскавшеюся у нас в течение 3–х месяцев подлою потаскухою холерою! Дети наши служат в Одессе… но чем живут в таком дорогом месте, получая 55 рублей в месяц, и как живут, мы не знаем!

Наш городишко несколько оживился… В нём открылась гимназия… на улицах встречаешь теперь кроме свиней, телят и собак ещё и гимназистов… по случаю открытия был дан обед на земские деньги и над осетром и персиками говорили речи: попечитель хвалил земство, а земство попечителя… На днях откроется мостовая через гору, по которой во время грязи не было прохода в течение столетий.

Обнимаем Вас, наш добрый родной, и просим писать нам хоть изредка.

Кланяйтесь усердно сестрам и племянницам.

Скорбные вести из родных берновских сторон (в конце 1869 года умер дядя Анны Петровны П. И. Понафидин – хозяин имения Курово–Покровское, где в 1866 году гостили Марковы–Виноградские. – В. С.) очень огорчили нашу старушку, но отдалённые воспоминания, которым предалась она, стушевали скорбь, и она уснула вчера покойно и сегодня вновь бодра. А всё Вы!»[83]

Записи в дневнике А. В. Маркова–Виноградского свидетельствуют, что члены семейства едва сводили концы с концами, перебиваясь подачками от знакомых и казны, но нищенское существование не ослабило их взаимных нежных чувств:

«4 мая 1871 года. Опять новая квартира. Она находится в саду моего покойного дяди Голованова, страстного любителя и знатока цветов и плодов земных и умного доктора. Она в доме Александра Павловича Кучерова. Вид из неё на холмы, по которым хаты, вишнёвые садики и красивые рощи сбегают к Суле. Мы так рады, что выбрались из кабака, в котором томились 11 месяцев».

«1872 г. Беспомощная, слабая моя родная, моя полуслепая старушка жила на 100 рублей в год. 450 рублей – долги. Втянулись в долги в связи со свадьбой сына».

Тютчев прислал им 75 рублей на покупку дров.

«1873 г. 15 февраля. В день рождения моей голубки родной обедали у нас: друг наш милый Сарандо с женой и Павликом, Чечулин с Бочкарёвым и кн. Гагарин.

Накануне Констанция Де–Додт известила нас о назначении нам пособия в 300 рублей. По окончании обеда я сказал речь, в которой старался выразить, как моя добрая старушка родилась вместе с веком, как она всегда сочувствовала всему прогрессивному, и вследствие этого 48 лет оплакивает великодушных представителей прогресса, мучеников добра, правды и красоты, как она была всегда гуманна, и вследствие этого лечила своих крестьян, и прочее. Недавно один из них при встрече с нею после 30–летней разлуки сказал: «Как нам не помнить и не любить ту, которая делилась с нами своим сердцем!!!» Высказав всё это, я пожелал моей милой старушке дожить до тех пор, пока новое поколение, родившееся после уничтожения крепостного права, которым она пользовалась гуманно, не заменит старое всюду: в законодательстве, администрации, земстве и суде!!!

Друзья наши были довольны речью, а она плакала, и мы тепло обнялись. Нам вспомнилась потом теплота первых наших объятий, и мы грустно вздохнули!!!

1873 г. 10 марта. Из Департамента уделов прислали 300 рублей, исходатайствованных Тютчевым, из них уплатили долги – 250 рублей, 21 рубль послали детям, и кое–что сделали из платьев».

Под датой «26 мая 1873 г.» в дневнике Александра Васильевича Маркова–Виноградского даётся описание Ниццы – вероятно, в это время он находился там на лечении.

«С 18 ноября 1873 года по 25 мая 1874 года мы с мамашей гостили у доброго барона Мангдена (Менгдена, в Ром–нах. – В. С. ) и устали от сытой, монотонной жизни среди богатого комфорта», – записал в дневнике Александр Васильевич. Поистине, угодить Марковым–Виноградским было невозможно – бедность и убогость обстановки их угнетали, богатство и комфорт – вызывали отвращение…

В конце мая 1874 года они снова вернулись в Березоточи, а 1 ноября 1874 года переехали в Лубны, в дом Екатерины Ивановны Шлихтер: «Не по силам нашим отапливать дом в Березоточи. Теперешнее помещение наше очень мало и отличается разнообразием температур; близ печи жарко, у стен холодно, а в середине с одной стороны – тепло, с другой прохладно. Не знаю, как выдержим зиму… »

Судя по всему, это была семья потомственных неудачников. Карьера сына Марковых–Виноградских также не задалась. 21 декабря 1874 года Александр Васильевич записал в дневнике. «Саша бросает почтовое ведомство, хочет служить по акцизу с вина, а пока думает устроиться с Лизой в Киеве, куда переехали из Казятина, где маялись с марта»; запись от 17 января 1876 года сообщала: «Саша оставил службу в Елизаветграде и соединился со своей семьёй в Новочеркасске». Опять же В. Д. Рокотов по просьбе Анны Петровны пригласил его в созданный им драматический театр, и Александр Александрович переехал на Кубань вместе с женой и дочерью. Он помогал работать над декорациями, пробовал участвовать в массовых сценах, однако всё это давалось ему с большим трудом; через полтора года он с семьёй перебрался в Москву, где поступил на службу на московский почтамт чиновником в экспедицию приёма посылок.

Некто К. Б., лично знавший чету Марковых–Виноград–ских во время их жизни в Лубнах, в статье–некрологе «Вдохновительница Пушкина»[84] , напечатанной уже после смерти обоих супругов, в 1880 году, писал (с поправкой на жанр), что они представляли редкое явление: жили меньше для себя, чем для других; людское горе, несчастье у них могли встретить сочувствие и посильную помощь; они учили грамоте девочек, дочерей бедных родителей; по их инициативе в Лубнах устроено ссудосберегательное товарищество; Лубенская публичная библиотека имела их чуть не единственными абонентами. Всё свежее, честное, появлявшееся в литературе, встречало тёплый привет и искреннее сочувствие со стороны всесторонне образованной, чуть не наизусть знавшей всех европейских классиков Анны Петровны, до последних дней жизни остававшейся мыслящей и активной.

Однако на деле возраст и болезни всё чаще давали о себе знать; тяжело было переживать и скорбные известия о потере близких знакомых и родных:

«1876 г. 19 апреля. Что за ужасные были две ночи и день! Моя бедная мамаша так страдала и стонала, что я приходил в ужас! Её томила желчная рвота и тоска смертельная! Домашние снадобья кое–как облегчили. Но теперь томит её Констанция. Она, голубка моя милая, всё металась и говорила о смерти. Меня грызла скорбь, неисходная мука безнадёжности. Ничего не может быть ужаснее, как быть в глухом, беспомощном одиночестве, лицом к лицу с мучительною болезнью своего друга, которым живёшь!»

5 июля 1876 года в день святых Петра и Павла Марковы–Виноградские были в Киеве у Павла Петровича Полторацкого. Он чувствовал себя очень плохо – еле дышал, так как у него работала только часть лёгкого. В августе 1876 года он умер. Его второй жене Любови Львовне Прокофьевой достались дом в Киеве, приносивший ежегодный доход в 3 тысячи рублей серебром, и много долгов, в том числе и Анне Петровне. 5 июля 1877 года вдова уладила денежные взаимоотношения с сестрой мужа погашением лубенских долгов Марковых–Виноградских и выплатила ещё 130 рублей в обмен на отказ Анны Петровны и её наследников от претензий на долю наследства умершего брата. Ради получения наличных денег, крайне необходимых в данный момент, Анна Петровна шла иногда на совершенно неравноценные договорённости[85].