Кормилец - Алан Кранк

Он толкнул конструкцию ногой, и та перевернулась, открывая надпись на выцветшей тряпке.

«Горячие чебуреки».

Игорь поднял глаза и посмотрел вокруг. Все верно. Дровами он запасался на прежнем месте. Ритуал – это повторение. А Место, со слов Шматченко, любило ритуалы. У придорожной гостиницы Игорь остановился уже не случайно.

Мотель по-прежнему работал и даже не сменил вывеску. Не горела буква «Э», но Игорь узнал бы это место и безо всяких надписей. Стоянка была забита грузовиками.

– Вам повезло. Остался единственный номер, – скажет ему девушка у стойки администратора.

Та самая девчонка – с жирно намазанными губами, в расстегнутой чуть не до пупка рубашке. Она будет килограмм на тридцать толще, может крашенная в блондинку.

Протянет ему ключ, и он зажмет пластиковый жетон с номером в кулаке.

– Седьмой, верно? – спросит он, и она посоветует ему чаще играть в лотерею.

В гостиничном номере все будет так, как было в прошлый раз. И, моясь в душе, он услышит стоны за стеной. В номере будет стоять двуспальная кровать. Постель будет вонять плесенью, и ему придется делить ее с сыном.

Чтобы получить чудо – ты должен сделать невозможное. А чтобы сделать невозможное, ты должен хорошенько к нему подготовиться и выспаться.

Не надо никаких подготовок. Дай бог Доронину продержаться до девяти. Игорь нажал на газ, и машина рванула вперед.

Быстро темнело. Лиза с трудом различала надписи на корешках Сережиных учебников, зато все отчетливее слышала шорох в шкафу, который теперь превратился в поскребывание. Один очень длинный день, протяженностью в десять лет, скоро должен закончиться. Даже Винни-Пух на стене понимал это и смотрел на нее с сожалением.

Что там в шкафу? Что вылезет оттуда, когда станет совсем темно? Лучше заглянуть сейчас, пока еще хоть что-то видно. Лиза подошла к шкафу и потянула за ручку.

– Спасибо, – прошептал женский голос, как если бы, открыв дверцу, Лиза сорвала печать с губ.

В шкафу на уровне глаз висели Сережины штаны и куртки, но Лиза смотрела вниз, в правый дальний угол, туда, где обычно прятался Сережа. В углу, сгорбившись, сидела грязная женщина в лохмотьях. Ногти в последний раз проскребли по дну шкафа. Женщина убрала с лица сальный клок волос и посмотрела на девочку влажными мутными глазами.

– Иди ко мне, доченька.

Это была нищенка. Нищих Лиза видела много раз, столько же, сколько бабушка Вера брала ее с собой в церковь. Красное бугристое лицо, крупный припухший нос, тоже красный, обветренные губы и огромные темно-коричневые мешки под глазами. Краснотой лица женщина сильно напоминала покойного деда Петю, когда тот возвращался с охоты или рыбалки.

– Иди ко мне, доченька.

Женщина протянула руку, и Лиза отступила на шаг. Недавний кошмар, о котором и вспоминать было страшно, начинался с протянутой руки.

– Я не ваша дочка.

– Моя. Я пришла за тобой, доченька.

Лиза отошла еще на шаг. Рука нищенки продолжала тянуться. Ладони были покрыты мелкими царапинами и ссадинами. Под короткие ногти забилась грязь. Пальцы остановились в нескольких сантиметрах от лица Лизы и мелко задрожали.

– Я думала, что ты попадешь к хорошим родителям. Что они будут любить тебя. Если бы я знала, что они за люди, я никогда бы не отдала им тебя. Поверь мне – никогда. Пойдем.

– Я не ваша дочь, – возразила Лиза. – Я никуда не пойду.

Она хотела с силой захлопнуть дверцы шкафа, но вместо этого лишь слегка прикрыла их. Из шкафа донеслись всхлипывания.

– Пойдем. Говорю тебе – пойдем, глупая девчонка. Пока не поздно.

Лиза попятилась от шкафа.

– Я потратила на тебя немало времени. Целых девять месяцев носила под сердцем. А могла бы просто сделать аборт. Делов-то: сдать анализы и заскочить на час в консультацию. Витька, папка твой, так и говорил. Иди ко мне, неблагодарная сучка!

Шкаф вдруг затрясся, посыпались удары. По стенкам, по дну, но не по дверцам. Лиза бросилась к двери. Толкнула ее. Подергала за ручку. Заперто.

– Не помнишь, кто придумал поставить там шпингалет? – спросил голос из шкафа и рассмеялся. – Ну что же. Подождем еще чуть-чуть. Теперь уже недолго осталось.

– Приехали. – Игорь заглушил двигатель и вылез из машины.

Ботинки чуть скользили по подмороженной, присыпанной снегом грязи. Тускло горели габаритные огни. Потрескивали перегретые тормозные колодки. От капота поднимался пар. Было тихо и холодно. Намного холодней, чем на площадке у разрушенного павильона «Плетеной мебели». И намного темнее.

Телефон напоминал о шести пропущенных вызовах от Кононова. Сети не было.

Без четверти час. Опоздали. Последние километры пути они еле ползли, и если бы не дрова с лопатой, Игорь давно бросил бы машину и пошел пешком.

Дорога исчезла еще на краю леса, осталась поросшая жухлой травкой и кустарником просека. «Тойота» провалилась в рыхлую землю чуть не по брюхо. Колеса вязли в грязи, мотор почти глох. Но раз за разом они чудом выбирались. Как будто кто-то подталкивал машину. Или тянул к себе. С божьей помощью доехали, как сказала бы теща. Только что это за Бог, который приволок их поперек ночи к алтарю?

Бог как бог. Ничего особенного. Вспомни Авраама.

Игорь даже ухмыльнулся вдруг пришедшей в голову библейской аналогии. Должно быть, за двадцать лет знакомства тещенька все же достучалась до него.

Священное Писание, а герои продуманы слабо. Не мог Авраам любить и Бога и сына в такой ситуации. Особенно сомнительной выглядит любовь к Богу, который требует человеческих жертв. Бога он просто боялся. И боялся сильней, чем любил сына.

Игорь открыл заднюю дверь и заглянул в салон. Сережа спал.

– Вставай.

Игорь сорвал со спящего сына курку, которой он был укрыт. Сережа заворочался.

– Чу ать.

Игорь насильно усадил его. Вялое сгорбившееся тело повалилось на бок. Игорь схватил сына за плечо и вернул в исходное положение.

– Зачем ты это сделал?

Игорь заглянул в лицо сына. Сережа жмурился и отворачивался от потолочного светильника. Потом захныкал. Вытер сопли рукой и попытался снова лечь. Игорь не позволил ему это сделать.

– Ты понимаешь, что ты наделал?

– Ея.

– Зачем? Просто объясни мне – зачем?

Сережа молчал. Снаружи в темноте закаркали вороны. Игорь вылез из машины и посмотрел в пустое черное небо. Нет. Не здесь. Птиц здесь не было. Просто в стерильной тишине идеальная слышимость. Птичьи маршруты пролегали в обход этого мертвого места, куда он приехал искать счастья.