Тени нашего прошлого. История семьи Милтон - Сара Блейк

– Джоан!

Она перевернулась на живот, приподнялась на локте и увидела сестру, стоявшую в дверном проеме лодочного сарая; Эвелин махнула рукой, потом повернулась и исчезла внутри. Она настояла, что приедет с Дикки, его родителями и сестрой Анной, – как будто она уже взяла фамилию Пратт.

Джоан медленно встала.

Снизу послышался удивленный смех, и она остановилась, увидев, что Дикки, с улыбкой до ушей, подхватил Эвелин на руки и собирается перешагнуть порог лодочного сарая и выйти на освещенную солнцем лужайку.

– Отпусти меня, придурок, – кричала Эвелин, смеясь и взвизгивая. – Еще рано.

Дикки крепче прижал ее к груди – для массивного нападающего футбольной команды Йеля она была пушинкой. За ними в проеме двери появились тени – вся остальная семья.

– Привет, Джоан. – Анна Пратт помахала ей рукой.

Дикки опустил Эвелин на траву – перешагнув порог не их дома, подумала Джоан, потом решила, что это неважно, и с улыбкой на лице стала спускаться к гостям.

– Привет, Джоан. – Мистер Пратт протянул ей руку.

– Привет! – ответила она и тут же оказалась в его медвежьих объятиях.

– Здравствуй, дорогая, – улыбнулась миссис Пратт. – Возьмешь это, Анни?

Анна Пратт, соседка Джоан по комнате в Фармингтоне, закатила глаза и подмигнула из-за плеча матери.

– Джоан, посмотри, что привез Дикки! – крикнула Эвелин.

– Что?

– Покажи ей!

– Подожди, – сказал Дикки, целуя Джоан в щеку. – Привет.

– Потрясающая подушка, Джоан, – сама увидишь. – Эвелин уже поднималась по лужайке к дому. – Такая красивая и смешная.

Джоан и Анна с двух сторон ухватились за ручки большой спортивной сумки Праттов, а мистер Пратт нес на плечах две сумки с бутылками спиртного. Дикки подхватил два чемодана, и они последовали за Эвелин.

– Привет Праттам! – Огден появился из-за дома и, улыбаясь, протянул руку. За ним шла Китти.

Эвелин бегом преодолела остаток пути до вершины холма, обняла отца, что-то со смехом сказала матери и снова повернулась к Джоан.

– Давай, копуша, я должна тебе показать… – крикнула она и нырнула в дверь.

– Боже правый, – пробормотала Джоан ей вслед. Ее сестра была неотразима, жизнь в ней била ключом, прорываясь наружу в ее болтовне, задорном движении головы и в улыбке, очаровательной милтоновской улыбке, которая обещала все, но всегда обманывала.

– В чем дело? – спросила она, когда дверь со стуком захлопнулась за ее спиной.

– Превосходно! – Эвелин повернулась к ней с образцом полосатой ткани в руке. – То, что надо.

Джоан нахмурилась, ища взглядом колокольчики.

– Мы с мамой выбрали другую.

Эвелин фыркнула:

– Только не это. Будет так же ужасно, как у Лоуэллов.

– А мне кажется, симпатично.

– Да, но так старомодно. Давай вдохнем жизнь в старушку?

– В старушку?

– Вот. – Эвелин взяла подушку, очевидно привезенную Дикки. – Смотри – правда мило?

На ткани в ярко-красную полоску была вышита надпись: Читатель, я стала его женой[29].

Джоан улыбнулась.

– Теперь видишь, почему мы должны выбрать синюю полоску, да?

Джоан посмотрела на сестру:

– Чтобы она сочеталась с подушкой Дикки?

Эвелин впервые уловила тревогу в голосе сестры.

– Да, Джоан. Чтобы он почувствовал наше гостеприимство. Почувствовал, что это его дом.

– Его?

– Не будь занудой; ты знаешь, что я имею в виду.

– Я не зануда.

– Джоан.

Вместо ответа Джоан протянула руку, аккуратно взяла у нее образец ткани с колокольчиками, разложила на спинке кресла, затем повернулась и вышла из комнаты.

– Господи, Джоан, – вздохнула Эвелин ей вслед.

Ланч на лужайке перед домом, прогулки под парусом на «Шейле». Роджер Пратт дремал в тени. На теннисном корте на другой стороне бухты в воздухе мелькали мячи, а к чаю лодочник привез миссис Ханникатт. На ровной площадке у причала поставили ворота для крокета, и громкий стук молотков по деревянному мячу, голоса спорящих и смех плыли в воздухе к дому. Им было хорошо вместе, Милтонам и Праттам; все началось с дружбы Анны и Джоан в пансионе, а теперь связь укрепилась молодой парой и работой Дикки в «Милтон Хиггинсон». День расцветал медленно и незаметно, как один из ирисов Китти – жара и город забывались, осыпались с хозяев и гостей, словно шелуха, и к вечеру все полностью расслабились. Остров держит их в своих объятиях, подумала Китти, сидя на зеленой скамье перед домом с миской фасоли в руках.

Нос рыбацкой лодки, плывущей с материка, вынырнул из освещенного солнцем пролива и направился в прохладный полумрак тенистой бухты.

– Смотри, – сказала Китти со своей скамьи Огдену, который появился из-за дома с ножницами и пилой в руках. – Должно быть, это Присс.

Он кивнул.

– Теперь все в сборе.

Или почти все, подумала она и встала.

– Привет! – Она помахала Присс, показавшейся в дверях лодочного сарая – в гигантской лиловой шляпе от солнца, с двумя маленькими сумками в руках она медленно стала подниматься по склону холма.

– Оставь свои вещи, – крикнул ей Огден. – Я потом за ними спущусь… Джоан. – Он поднял ножницы. – Пойдем, до завтра нужно проверить тропу к площадке для пикника.

– Хорошо. – Она пересекла лужайку и встала рядом с отцом и матерью. На вершине холма появилась Присс. От нее слегка пахло бурбоном, на лбу блестели капельки пота.

– Жива? – улыбнулся ей Огден.

– Здравствуй, Присс. – Китти поцеловала ее.

– Привет Милтонам. – Присс поцеловала их обоих. – Привет Праттам. – Она приветливо улыбнулась Саре и Роджеру, появившимся из-за угла дома. – Привет, Эвелин. И Дикки! Джоан, дорогая.

– Входи. – Китти похлопала Присс по плечу. – Твоя комната внизу.

– Пойдем, – обратился Огден к Джоан. Она взяла у отца садовые ножницы и зашагала вслед за ним в лес.

Они молча шли по тропе, срезая тонкие ветки, отпиливая толстые и оттаскивая их дальше в лес – наводили порядок после зимы, когда в этих деревьях бушевали январские метели и ветры. В этом месте, где они видели только дождь, туман и одинокие лучи солнца, пробивавшиеся сквозь густую листву, зимой лежал снег. Отец и дочь работали слаженно и терпеливо, как делали это каждый год, по памяти восстанавливая тропу такой, какой она была прошлым летом, от пристани к скалам и краю площадки для пикника, где завтра они устроят ужин. Из далекого пролива донесся пароходный гудок. Где-то высоко над их головами стучал дятел – как будто кто-то открывал бутылки: шпок, шпок, шпок.