Месть самураев - Михаил Белозеров

Бидацу служил простым асигару, командиром пятерки, но к его мнению прислушивались как к мнению бывалого солдата. Много молодых жизней асигару он спас своим достойным примером.

– Как вы не понимаете?! – вступил в спор Асамура, маленький человек с желтой кожей. – Как вы не понимаете, что регент только и ждет, чтобы мы раньше времени обнаружили себя. К тому же нас слишком мало.

Он был опытным бойцом, сотником, владевшим стилем синкагэ-рю, который пришел к людям прямо от бога Касима. Действительно, даже очень опытному фехтовальщику трудно было его победить. За всю свою жизнь Асамура не потерпел ни одного поражения. Официально он участвовал в ста трех поединках, неофициально – когда свидетели отсутствовали, не меньше чем в трехстах. Был задирист с чужаками и вечно влезал во всякие истории. К нему подсылали убийц. Никто их них не пережил Асамура, который к тому же был хитер и ловок, как лисица. Все помнили случай, когда Асамура завернул вместо себя в футон одеяло, а сам залез на вишню и застрелил из арбалета растерявшегося убийцу. Таких историй было много, и они часто смаковались в компании, однако при других обстоятельствах, ибо нынешние не располагали к воспоминаниям.

– Правильно, – сказал Гёки. – Давайте лучше пить чанго и не думать о плохом. Если мы начнем действовать, будет плохо, если мы не будем действовать, тоже будет плохо. Поэтому нам лучше лишний раз не тревожить судьбу и спокойно переждать. Будда сказал: 'То, кто не умеет делать паузу, когда Боги спят, проигрывает в их расположении, когда они просыпаются'.

Гёки не мог им многого объяснить. Не мог рассказать о Натабуре, потому что сам не знал о нем ничего, кроме того, что Натабура имеет опыт общения с хирака и ганива. Возможно, Натабура приведет с собой еще одного бойца, что, конечно же, мало, но, в общем, неплохо. Каждый из нас стоит тысячи самураев, с тихой гордостью подумал Гёки, авось и одолеем регента.

– Разве ты забыл, что нам уготовано Богами? – гневно спросил винокур Сёнагон. – "Мы умрем не в мире, но мы умрем, защищая господина. Если мы уйдем в море, наши тела погрузятся в пучину. Если мы уйдем в холмы, наши останки зарастут травой".

– Уважаемый Сёнагон, – ответил Гёки, – наши судьбы действительно находятся в руках Богов. Такова наша судьба – умереть за бусидо. Но сделать это надо с умом.

Сёнагон торговал вином напротив Нефритового дворца, и к нему ходила почти вся гвардия регента. Иногда он приносил ценную информацию, а один раз даже спас Гёки от ареста, вовремя предупредив об облаве на базаре Сисява.

– А мне кажется, что Умако никакой не предатель, иначе бы нас давно всех схватили, – сказал крысолов Хитомари.

Похоже, он высказал общую мысль, потому что возглас одобрения пронесся по комнате. Да и действительно, разве мог самурай предать самурая или даже самое святое – бусидо?! Конечно, нет! Подобное предположение ни у кого не укладывалось в голове.

– А кто? – спросил золотарь Фудзивара-но Кинто.

Ему ни на кого не хотелось кидать даже тень подозрения, да и по натуре он был человеком спокойным и деликатным – насколько может быт деликатным самурай, который опустился до работы золотаря, но остался воином.

– Испугался он, – тихо сказал Хитомари, который имел источник существования в виде цуитати и был самым богатым, потому что на его крысоловов всегда имелся спрос.

Вот у кого есть повод предать, невольно подумал Гёки. Эта мысль пришла ему в голову совершенно случайно, и он удивился, потому что раньше об этом не думал. Тот, у кого деньги, никогда не будет шевелиться.

Опять все загалдели, подогретые напитками. Молчал лишь один музыкант Тороян. Он играл на адзусаюми для самого императора. В бытность свою самураем он был всадником при штабе и не раз доказал свою преданность господину Камаудзи Айдзу. Постепенно возгласы смолкли, и все восьмеро уставились на него. Но Тороян даже ухом не повел.

– А ты чего молчишь? – спросил тогда маленький Асамура, от нетерпения подпрыгивая на циновке.

– А чего говорить? – Тороян поставил перед собой пустую чашку и потянулся за кувшином. – Все сказано. Гёки прав: что бы мы ни делали – все плохо. Давайте ничего не будем делать. Если заговору суждено свершиться, то он свершится как бы помимо нас и одновременно вместе с нами. Боги сами подтолкнут нас к нему. Если заговору не суждено свершиться, то мы все окончим жизнь в течение сэкки. И нечего здесь больше говорить!

– Правильно! – обрадовались все восьмеро командиров, молчал только Гёки.

– А ты что думаешь? – спросил у него Тороян.

– Думаю, что у нас во дворе кто-то ходит!

Все схватились за оружие и настороженно прислушались. Снаружи действительно кто-то шумел – да так, что дом дрогнул от основания до конька.

– Мё-о! – произнес кто-то в ужасе.

– Деревня, мё-о не существует!

– Я сам видел…

– Тихо!…

– Корова? – высказал предположение белобородый Иэясу. – Рога чешет!

– Нет, козы забрели, – высказался писарь Вайрочан, – точно козы. Я их издалека узнаю. Воняют они.

И действительно, всем показалось, что запахло козами. А золотарь Фудзивара-но Кинто даже зажал нос, хотя ему-то прежде всего надо было остерегаться собственных запахов.

Потом кто-то поскребся в дверь.

– А я знаю, кто это, – очень спокойно сказал Гёки.

Все уставились на него, пока он шел открывать. Асамура и Бидацу с катана наизготовку встали по обе стороны от входа. Остальные отступили по углам, остерегаясь оказаться перед дверью.

– Эй… – окликнул Сёнагон. – Вдруг это городские стражники?!

– Никакие это не стражники, – ответил Гёки, открывая дверь. – Это мой и ваш друг – капитан Го-Данго, только он пьяный.

Действительно, стоило капитану Го-Данго войти, как он неуклюже пошатнулся и поискал глазами, обо что бы опереться. Потом влил в себя кувшин чанго, обвел всех веселым взглядом и только тогда произнес чисто риторически:

– Беседуете, друзья?

– Беседуем… – ответили ему настороженно, еще не зная, к чему он клонит.

– Правильно… – глупо хихикнул капитан Го-Данго. – А того не знаете, что регент и весь его выводок в городе!

– Как?! – вскричали все.

– А вот так! Я по этому поводу напился. Праздник у нас. Праздник!

Он принялся неуклюже танцевать, при этом едва не свалив одну из опор дома.

* * *

До вечера переждали в двух домах, которые были куплены загодя: один перед парадными, а второй перед задними воротами Нефритового дворца. Сам дворец в восемь этажей возвышался в темноте, как гора, и если бы не огни стражников на галереях каждого этажа, то масштабы громадины было бы трудно оценить.

– Эка свеча-а-а! – дивился Сэн-но Рикю, порой выглядывая в окно и задирая голову, чтобы разглядеть самый верхний – восьмой этаж. – Повыше Фудзияма будет.