Метро 2033. Крым-2. Остров Головорезов - Никита Аверин

* * *

– Ему нужна серьезная помощь. – Стас поднялся с колен и вытер окровавленные руки о простыню.

Пошта дремал или был без сознания. Стас наложил давящую повязку на рану.

– Я бессилен без оборудования. Кажется, у него не только эта рана, и я бы не исключил внутреннего кровотечения. Нужна хирургия. Иначе – никак. Вы, листоноши, живучие, но не настолько.

Бандеролька расплакалась.

– Хирургия есть в Джанкое, – сказал Телеграф. – Мы потеряли Филателиста, но не потеряли пока что Цитадель. Осада идет, но я знаю подземные ходы, связывающие Джанкой с остальным миром. Мы попадем внутрь.

– Тогда шанс есть. У человека бы не было, – честно сообщил Стас. – А у листоноши – вполне есть. Но выдвигаться надо немедленно.

Бандеролька присела на край койки и погладила Пошту по щеке.

– Не раскисай, – посоветовал Воловик. – Он бы не хотел, чтобы ты ревела. И не хорони его раньше времени, наш Пошта живее всех живых. Я в него верю.

– Я тоже, – шмыгнула Бандеролька. – Ребята, простите, что я Рыжехвоста убила.

– Не ты – так я бы его убил, – признался Телеграф. – Ты просто ствол у его затылка держала, поэтому успела первая. И ничего бы мы нового от него не узнали. С пиратами покончено, но народ так просто не успокоить.

– Чем беседовать, – тихо напомнила Зяблик, – давайте лучше раненого в машину перенесем. И надо как-то забрать Ренькаса с холмов.

– Он увидит, что мы уходим, – сказала Бандеролька. – Давайте соорудим носилки. Стас, командуй.

* * *

Пошту с трудом уместили в машину наиболее безопасным, по мнению доктора Стаса, для раненого образом. Бандеролька почувствовала знакомую уже сосредоточенность: командование операцией все еще лежало на ней, и задача – спасти Пошту – почти не изменилась. В перспективе предстояло еще спасти остальных листонош, но Бандеролька так далеко не загадывала. Может быть, Пошту вылечат, и остальная часть операции станет его проблемой.

Кайсанбек Аланович, увидев Пошту, переменился в лице, и, что для него не характерно было, замолчал.

– Есть несколько путей домой, – сказал Телеграф, развернув карту, – предлагаю, однако, чтобы не ехать через горы и через перевал – мало ли, что там – вернуться прежней дорогой. Бензина у нас должно хватить.

С ним согласились. Конечно, возвращаться тем же путем – плохая примета, но ничего не поделаешь, путь через перевал может быть гораздо опаснее. Когда Бандеролька проходила там последний раз, начался камнепад, и она едва не погибла. Кроме того, в высоких горах обитало разное, не всегда приятное. И Симферополь, через который пролегал один из маршрутов, ей не нравился.

– Ехать будем быстро, но осторожно, – продолжил Телеграф, – избегать, по мере возможности, крупных населенных пунктов. Хорошо, машина у нас проходимая. За дорогой следите как можно внимательней, малейшее движение – стреляйте, не ждите, пока бросится. Подземный ход начинается в районе деревни «Яркое». О нем мало кто знает, прорыли как раз на такой случай – когда нужно будет тайно попасть в город или из города. А заканчивается под складом. По понятным причинам.

– Думаешь, удастся проскользнуть? – уточнила Бандеролька.

– Естественно. На машине, конечно, нет, поэтому придется спускать Пошту и нести. Но мы справимся, я уверен.

– Было бы преступлением думать иначе, – очнулся от тяжких раздумий Кайсанбек Аланович. – Рассуждая и сомневаясь, мы теряем драгоценнейшее время! Давайте обдумаем все по дороге – пора выдвигаться.

Телеграф явил миру истинное мастерство водителя: он гнал так, что Бандеролька, баюкающая на коленях голову раненного Пошты (он так и не пришел в сознание, лишь тихо стонал иногда, и сердце Бандерольки разрывалось от жалости), не понимала, почему дорога «туда» заняла так много времени, а дорога «обратно» сама бросается под колеса.

Для Бандерольки окружающей реальности не существовало. Она не видела, в кого постреливают, проносясь на полной скорости, друзья, кого, матерясь и выкручивая руль, объезжает Телеграф, только на каждой кочке стискивала зубы, переживая боль Пошты как свою, и желала одного: пусть еще немного побудет в забытьи, может, так ему не очень больно…

То ли они всех перестреляли, когда ехали к Феодосии, то ли все обитатели Крыма двинулись в Джанкой. До Бандерольки долетал голос Кайсанбека Алановича, рассуждавшего, в чем дело:

– Джанкой – лакомый кусочек. Толпы под стенами цитадели листонош не обладают историческим мышлением, они вообще не обладают мышлением и потому не могут просчитать последствия поступка даже на день, что там, на час вперед. Им кажется, стоит разгромить «врага» и «все забрать и поделить» – и наступит мир и благорастворение… увы, опыт мировых революций показывает, что это не так. Что отобранное будет разграблено, причем начнется передел имущества, и у захапавших больше все шансы присоединиться к умертвленному «врагу». Цивилизация сделает еще шаг назад, в пустоту темного средневековья. Сохранить и, тем более, восстановить цитадель толпа не сможет и не захочет – она, толпа, даже не понимает, что блага дались листоношам не просто так, не с неба упали. Блага надо заработать. А работать не хочется. И будет новый враг, и новая война…

Потом машину снова подбросило, и Бандеролька, зашипев, перестала его слушать. Снова мир схлопнулся до бледного лица Пошты. Он верил в людей. Он все делал во имя сохранения человечества – и как человечество поступило с ним? Во что верить теперь, если даже товарищ-листоноша, Сургуч, оказался мерзким предателем?

Черная тоска захлестнула Бандерольку, и вдруг раздался незнакомый, слегка дребезжащий, но мелодичный звук. Матрос Воловик выводил на губной гармошке смутно знакомую мелодию, и Зяблик с Ренькасом внезапно начали подпевать, а потом к ним присоединился и доктор Стас, и даже Кайсанбек Аланович, обладатель мощного баса, и насвистывать под нос принялся Телеграф. И Бандеролька поняла: вот во что надо верить. Не все – быдло, не все – толпа. Людей мало, но они есть. Есть атаманша Пеева и ее папа, Дикий Барин. Есть спешащие к Олегу Игоревичу Костя и Зиняк, и есть сам Олег Игоревич. Есть склонившийся над книгами по математике и довольно улыбающийся изобретатель Уткин. И даже хранитель Казантипа Валентин Валентинович.

Листоноша шел, шел к себе домой,

От семи смертей убежал живой!

Письма нес он в рюкзаке по-тер-том.

За околицей встретился мутант,

Поднял ржавый пыльный он автомат:

Все, прощайся с жизнью, ты теперь как мертвый!

Песенка тянулась и тянулась, и смелый листоноша хитростью побеждал мутанта, а потом заставлял его раскаяться и грамоте научиться, и становился озлобленный мутант верным его другом и помощником… Песня была отчасти и про Пошту, и Бандеролька это понимала.

Потом Воловик играл еще и еще, и все пели, и даже Бандеролька начала шевелить губами, неслышно повторяя слова. Пели про ежика (препохабнейшую песню), про Мурку, про Легендарный Севастополь и много всего другого. И дорога летела под колеса, и легче было переживать боль.