Рим. Цена величия - Юлия Голубева

Глаза ее вновь обрели нормальное выражение. Мужчины что есть сил принялись сокрушать глиняную перегородку.

Они протиснулись в узкий проем и побежали, спасаясь от удушливого жара. Воздух плавился перед ними, кроваво-красный серп месяца танцевал в горячем дыму, поднимающемся к небесам.

Навстречу бежали люди, многие бестолково метались, охваченные паникой, удушливый дым заполнял грудь, выжигая легкие. Они падали, и языки пламени лизали уже их трупы.

Обожженные тела огромными факелами обрушивались сверху на бегущих, многие кидали из окон нехитрый скарб в надежде уберечь от пожара. Кто-нибудь тут же подхватывал его, с безумным хохотом унося подальше.

Крики, пламя, громкие стоны сгорающих заживо. Безумие охватило бедняков Авентина. Все дома пылали одним гигантским костром, высокие языки пламени которого возвестили на весь Рим о страшной беде.

Юния, с развевающими волосами и в обожженной тунике, носилась, быстрая как ветер, с факелом в руке, лицо ее почернело от копоти, и только ярким блеском божественного безумия сияли большие глаза. Рядом, не отставая ни на шаг, бежали Калигула и Фабий Персик, кидая в окна домов факелы, горящие пучки соломы. Страстная Друзилла ни за что не узнала бы своего пылкого возлюбленного, нежного и утонченного. Он был, как и Гай, подобен богу смерти – грязный от копоти, в разорванной одежде, запятнанный страшным преступлением. Рядом с ними рушились кровли домов, балки, погребая под горящими обломками пытающихся спастись. Только они оставались невредимы среди буйства огненной стихии, казалось, сама божественная рука хранила их.

Но тут пламя, послушно следовавшее за ними по всему изогнутому пути, вновь начало обжигать своим нестерпимым жаром. На Калигуле задымился плащ, коварные огненные язычки побежали вверх по грубой ткани. Он бросился на землю, катаясь в тщетной попытке загасить огонь. Фабий оцепенело смотрел на него.

– Глупец! Что ты застыл? – крикнула Юния и, не раздумывая, кинулась на Гая, прижав своим телом его к земле, не давая проход воздуху.

Фабий метнулся в сторону и неожиданно наткнулся на беременную женщину с ведром воды – она спешила от колодца к своему дому, будто это жалкое ведерце способно было загасить всепожирающий огонь. Она со страхом глянула на Павла, он отметил, что она похожа на испуганную лань, до что огромными и влажными были ее темные глаза.

– Помогите, господин! – шепнула она неслышно, но он скорее прочел эти слова по губам, искаженным от боли.

Безумный смех вырвался из его уст. Он грубо и сильно толкнул ее в дверь дома, откуда резко вырвался сноп пламени, тут же охвативший несчастную. Она закричала, корчась в страшных муках, схватившись обожженными руками за огромный живот, в слепом материнском инстинкте надеясь уберечь еще не родившегося ребенка. Фабий подхватил ее ведро с остатками воды и выплеснул на Калигулу и Юнию. Что-то метнулось сзади под ноги, он едва не упал, отшатнувшись, но удержался на ногах. Горящий ком, бывший когда-то жизнерадостной собачонкой, с громким воем промчался мимо, оставляя огненный след на земле. Вой вскоре затих.

Фабий схватил в охапку Клавдиллу и помог подняться Гаю. Обугленный плащ Калигула сбросил, оставшись в тонкой тунике жениха.

– Тебя могут узнать! – выкрикнула Клавдилла и принялась тереть его щеки запачканной копотью рукой.

Фабий потащил их прочь с горящей улицы.

Втроем они сбежали с холма, дыша полной грудью, оставив позади горящие руины, людей, лишившихся крова и имущества, обожженные до неузнаваемости тела, горе родителей, потерявших детей и в тщетной надежде ворошащих обгорелые трупы. Теперь подземная богиня удовлетворена! Никогда еще она не получала столь щедрых жертв от своих почитателей!

Высокая ограда Большого цирка выросла перед поджигателями. Юния резко остановилась и обернулась к Калигуле и Фабию. Безумие уже покинуло ее глаза, заостренные черты лица вновь приобрели нежность, богиня ушла в свой подземный мир, отпустив душу девушки.

– Любимый! Нам пора возвращаться, – сказала Клавдилла. – Во дворце могли хватиться, ведь скоро проснется сама розоперстая Аврора.

– Верно, Юния, медлить нельзя, – ответил ей Фабий.

Калигула стоял молча, зубы его были стиснуты, кулаки сжаты, глаза, полные гневных молний, устремлены на стену Большого цирка.

– Ну уж нет, – произнес он. – Мы спалили дома жалких плебеев, но не тронули патрициев. Мы должны поджечь и это огромное детище Тарквиния Гордого. Проклятый Тиберий запретил бега колесниц. Так к чему будет стоять это гордое напоминание веселых деньков? Огонь!

Гай резко выхватил факелы у Клавдиллы и Фабия. И не успел Павел остановить его, как они полетели за ограду. Потянулись тонкие струйки дыма.

– Все! Теперь бежим, пока не появились вигилы. Кто-нибудь из плебеев Авентина мог заметить нас!

Он схватил Клавдиллу за руку, увлекая за собой, Фабий последовал за ними. Они уже почти добрались по склону Палатина к боковому входу во дворец, как дружно обернулись, привлеченные громким треском и пронзительными криками. Авентинский холм и Большой цирк пылали подобно гигантскому костру! Довольные улыбки осветили их испачканные лица. Некоторое время они наблюдали суету внизу – как вигилы подвозят большие бочки с водой, как обезумевшие люди борются с огнем.

– Если в нашем жертвенном пламени сгорели и все поклонники Гекаты вместе со жрецами, – неожиданно подытожил Фабий, – то подземная богиня довольна, как никогда. И ваш брак, освященный огнем и кровью, будет самым долгим и счастливым.

Калигула улыбнулся, положив руку ему на плечо, и не заметил, как на мгновение омрачилось лицо Юнии. Клавдилле вдруг вспомнилось предсказание старой Мартины и видение в спальне. Но будто чья-то рука погладила ее растрепанные волосы, и грустные мысли исчезли, как не бывало. Счастье заполнило ее душу. Теперь она – жена Гая!

– Время возвращаться, – тихо напомнила она.

Они проникли в конюшню. Перепуганный Евтих, не смыкавший глаз, ожидал их.

– Наконец-то! Наконец-то! – запричитал он. – Я едва вырвался из этого пекла, когда вокруг меня принялись рушиться горящие дома, я понял, что пора убегать. Я волновался: почему вас не было так долго?

– Мы задержались около Большого цирка, – зловеще проговорил Калигула. – Ты проверял, как ведут себя гости?

– О, многие разъехались еще до пожара, в том числе отец невесты, ваша сестра с мужем, префект претория с супругой. Макрон был очень пьян. Кое-кто из сенаторов остался ночевать во дворце, господа Лициний, Статилий, Эмилий Лепид пьют до сих пор с танцовщицами. Все дворцовые рабы поливают водой Палатинские склоны, чтобы огонь не добрался до дворца. Я слышал, загорелся даже Большой цирк.

– Да, – сказал Калигула. – Цирк горит, мы слышали, как шумели рабы.

– А Друзилла? – хитро улыбаясь, поинтересовался Фабий.

– Она сидела со старым Клавдием, они о чем-то переговаривались, потом Домиций Агенобарб, основательно напившись, стал приставать к ней, и она куда-то делась. Вот что я видел, – ответил Евтих, – а остальное время ожидал вас здесь.