Тайна Леонардо - Андрей Воронин

– Вот этот Матисс, – говорила она, – этот Коро, ранний Брюллов...

– Я же говорила, у вас превосходный вкус, – похвалила Валерия Захаровна.

"Надо решаться", – подумала Ирина. В конце концов, именно для этого разговора она пригласила Валерию Захаровну в квартиру отца, рискуя быть замеченной людьми генерала Потапчука, и прежде всего Сиверовым, который умел видеть многое, сам оставаясь невидимым. Только здесь, в этих стенах, среди знакомых с детства картин старых мастеров, книг по искусству и бесчисленных антикварных безделиц, этот разговор мог быть уместным. Это был разговор, ради которого Ирина искала знакомства с Валерией Захаровной, и вот теперь время для него, кажется, настало.

– Вкус... – Ирина вздохнула. – К сожалению, в полной мере проявить этот самый вкус не всегда удается.

– Отчего же? – удивленно приподняв тонкие брови, спросила Валерия Захаровна.

Она уже докурила сигарету и теперь привычно рылась в сумочке, на ощупь отыскивая коробочку с мятными пастилками. Это была одна из ее привычек, которая сразу бросалась в глаза: выкурить сигарету, заесть ее мятной пастилкой, чтобы отбить запах табака, и тут же закурить очередную сигарету, за которой, как водится, последует еще одна мятная пастилка...

Ирину эта привычка очень раздражала, но раздражение пропадало без следа, стоило только взглянуть на склоненный над открытой сумочкой профиль Валерии Захаровны.

– То, что тебе действительно по вкусу, не всегда оказывается по карману, – ответила Ирина на поставленный вопрос.

Она догадывалась, какой будет реакция, и не ошиблась.

– Ну, милочка, жаловаться на нехватку денег – это довольно пошло, – пренебрежительно наморщив нос, заметила Валерия Захаровна и двумя пальцами очень изящно положила в рот мятную пастилку. – Нынче, кого ни спроси, всем не хватает денег, – добавила она, посасывая и чуть слышно причмокивая. – Надо либо добывать деньги, либо умерить аппетит. Я не права?

– Правы, разумеется. – Голос Ирины прозвучал твердо, без восторженного придыхания и заискивающих ноток, что заставило Валерию Захаровну вздернуть подбородок и как-то по-новому, внимательно и остро, посмотреть на нее. – Но мы говорили не об аппетитах, а о вкусе. Мне нравятся старые мастера – Рубенс, Тициан, Караваджо... Леонардо, наконец. Это не модно, но...

– Леонардо выше моды, – произнесла Валерия Захаровна каким-то не своим, глухим и низким голосом.

– Именно это я и хотела сказать, – кивнула Ирина. Она нарочно отбросила маску притворной почтительности и держалась так, как привыкла держаться – спокойно и уверенно, как специалист, говорящий о близком ему предмете. Учитывая личность собеседницы, это была смелость, граничащая с безумием, но риск пока что себя оправдывал: Валерия Захаровна смотрела на Ирину с выражением живой заинтересованности и пристального внимания – вот именно как на специалиста, дающего необходимую и очень полезную консультацию. – Леонардо настолько выше моды, что мечтать о приобретении его работы – пустая трата нервных клеток. Его картины просто не имеют цены... Говоря о цене, – уточнила она, – я имею в виду рыночную стоимость. Леонардо принадлежит всему человечеству, хотя...

– Хотя? – вкрадчиво промурлыкала Валерия Захаровна.

– Мне, искусствоведу и, как вы выразились, дочери своего отца, не пристало говорить такие вещи...

– Но ведь здесь, кроме нас с вами, никого нет, – напомнила Валерия Захаровна. – Совсем никого! А я никому не скажу, честное слово. Со мной вы можете быть полностью откровенной, милочка. Я сразу угадала в вас родственную душу и чем дольше слушаю вас, тем больше убеждаюсь, что не ошиблась. Мы с вами говорим на одном языке, так, прошу вас, не стесняйтесь сказать то, что думаете!

Ирина улыбнулась, постаравшись сделать это как можно суше и ироничнее.

– То есть вы тоже считаете, что человечеству в основной его массе Леонардо не очень-то и нужен?

Валерия Захаровна звонко прищелкнула пальцами.

– Вот! – воскликнула она, ввинчивая в мундштук очередную сигарету. – Вот то, что я ожидала услышать! Это моя собственная мысль, выраженная предельно сжато и исчерпывающе. Человечество! Что это такое – человечество? Просто протоплазма, жрущая и размножающаяся протоплазма! Бессмысленно кишащие паразиты, понятия не имеющие, зачем они живут, и яростно грызущие друг другу глотки в бессмысленной борьбе за лишний кусок. Я не говорю о первобытных племенах, но возьмите вы так называемые цивилизованные народы! Даже здесь, в Петербурге, наверняка найдется немало людишек, которые даже не слышали имени Леонардо, не говоря уж о том, чтобы знать, кто он такой. Да и всем остальным он, по большому счету, ни к чему. Леонардо – гений, избранный, и искусством его должен беспрепятственно наслаждаться узкий круг избранных – тех, кто ценит величие духа превыше своего брюшного сала!

Она взяла в рот кончик мундштука, сделав это порывисто, но, как всегда, очень изящно и где-то даже эротично, помедлила секунду, будто ожидая, когда ей поднесут огня, а потом, спохватившись, принялась чиркать колесиком зажигалки. По тому, как она закуривала, видно было, что затронутая тема ее по-настоящему взволновала. Но, даже будучи взволнованной и занимаясь таким прозаическим делом, как раскуривание сигареты, она не забыла повернуться к Ирине левым профилем и слегка наклонить голову. "Ну, еще бы! – подумала Ирина. – Наконец-то ей попался человек, способный по достоинству оценить то, что она с собой сделала!"

– Оставим это, – изящно выпустив в сторону струю дыма, произнесла Валерия Захаровна. – Когда я думаю, до чего несправедливо и глупо устроен этот мир, у меня сразу портится настроение. А когда я не в духе... Ну, словом, лучше вам, милочка, этого не видеть. Скажите-ка лучше, какая из работ мастера вам больше всего по душе?

– На этот вопрос очень трудно ответить, – медленно произнесла Ирина, справившись с желанием сказать напрямик то, что думала. – Это все равно что спрашивать у ребенка, кого он больше любит – маму или папу. И потом, я испытываю некоторое смущение...

– Смущение, да? – Валерия Захаровна снова рассмеялась своим ледяным хрустальным смехом и отработанным, точно рассчитанным, плавным жестом сбила пепел с сигареты в старинную бронзовую пепельницу. – А вы не смущайтесь. Я ведь вижу, как вы на меня поглядываете. Может быть, я вам кого-то напоминаю?

Ирина слегка опешила, поскольку не ожидала такого быстрого результата. Конечно, неудовлетворенное тщеславие – вещь серьезная, похлеще динамита, но все-таки... Она готовилась к долгой, планомерной осаде, а Валерия Захаровна, образно выражаясь, сама распахнула ворота, чтобы впустить победителя, и даже не столько впустить, сколько втащить его, супостата, в эти самые ворота за шиворот.

Впрочем, решила Ирина, особенно удивляться тут нечему. Не надо забывать, с кем имеешь дело... милочка. Она же просто привыкла без раздумий протягивать руку и брать все, чего ей захочется, – машину так машину, мужчину так мужчину... Она не умеет стесняться – то ли разучилась за столько лет, то ли вовсе никогда не умела. Сейчас ей позарез нужен человек, который выразил бы искренний восторг по поводу проделанного ею фокуса – компетентный человек с хорошим зрением, который увидит все сам, без подсказки, и чей восторг будет действительно искренним, потому что человек этот просто помешан на Леонардо.