Азазель - Юсуф Зейдан

Марта рассказала все это, и слова ее звучали совершенно искренне. Закончив, она потупила взгляд, и из глаз ее закапали слезы. Я не выдержал и заговорил, чтобы утешить ее:

— Мне-то сказали, что ты пошла с ним, и я подумал…

— Не думай обо мне плохо, Гипа.

— Ах… Ты стала звать меня по имени!

— Прости, я забылась… Но я счастлива, потому что ты думал обо мне, пусть даже так плохо.

— Счастлива, Марта?

— Да, потому что твои оскорбительные мысли говорят о том, что ты любишь меня так же, как люблю тебя я.

Она вдруг вскочила и выбежала из библиотеки, оставив меня в таком состоянии, о котором ведал лишь милосердный Бог, скрытый за своими высокими небесами.

Любовь с удивительной силой обрушилась на меня, и я оказался над ней не властен. Я не смог выдержать этого натиска… Да и какой человек вынесет, когда его душа мечется меж горящих долин ада и душистых лугов рая?! Какое сердце не растает, овеянное сначала слабым ветерком благоуханного увлечения, а затем порывами пламенной страсти; напоенное ароматом цветов и дымом пожарищ, ночной бессонницей и дневной тревогой?! Что мне делать с этой любовью, которая, словно буря, налетела оттуда, откуда я не ждал, и разверзлась надо мной? Счастлив ли я оттого, что Марта любит меня, или боюсь ее любви?.. Будут говорить, что я совратил ее или, того хуже, что она соблазнила меня. Мне ни за что не укрыться от любви: Марта, произнеся лишь одно слово, высекла ее как искру, и любовь превратилась в обожание. А я неопытен в странствиях по дорогам обожания.

В тот день Господь был добр ко мне — никто не потревожил моего уединения, кроме дьякона, который зашел после полудня сообщить, что идет за мальчиками. Я ответил, что сегодня репетиции не будет, пусть они отдохнут. Видимо, он и Марту предупредил об этом, потому что в урочное время она не появилась. Всю вторую половину дня меня распирало желание увидеть ее, и после молитвы девятого часа я сказал настоятелю, что необходимо начать высаживать лекарственные травы, поскольку сейчас как раз подходящее время для посева. Он одобрил мой замысел и дал двух монастырских служек в помощники для расчистки земли. К нам также присоединились дьякон и еще один мальчик… Когда Марта увидела меня, идущего по направлению к хижине, ее лицо озарилось светом любви, а мое сердце рванулось к ней навстречу. Издали она крикнула: «Здравствуй, отец мой!», а когда мы остались наедине, прошептала:

— Мне не терпелось увидеть тебя, Гипа.

Дьякон, стоя на плоской, как блин, террасе, нависающей над хижиной, прокричал, что земля здесь уже подготовлена и прекрасно подходит для посева. Я пояснил, что нам понадобится еще несколько участков примерно такой же площади, поднимающихся один над другим, наподобие Вавилонских садов, на что он глупо хихикнул:

— Что за Вавилонские сады такие? Вавилон-то далековато отсюда будет!

На следующий день один владелец большого хозяйства, который был первым вылеченным мною больным, прислал двух опытных земледельцев, давно живущих в этих краях, и трех рабочих. За три последующих дня они подготовили всю землю вокруг хижины, устроив на ней пять больших террас, как я и задумывал. Посередине каждой террасы прорыли желоб, чтобы с вышестоящего уровня вода могла стекать на нижний. Воду мы решили брать из каменных цистерн на западной стороне монастыря: в них каждую зиму скапливается дождевая вода и стоит до следующей зимы. Этого должно было хватить, тем более что для тех трав, что я собирался выращивать, много воды не требовалось.

По краям террас мы высадили саженцы кустарника, имевшего густые корни, которые должны были защитить границы участков от разрушения в период зимних дождей. Работы были закончены перед самым закатом, и перед нами открылся великолепный вид. Марта выглядела очень довольной. Когда рабочие ушли, она подошла ко мне и, почти касаясь меня плечом, сказала:

— Наша хижина посреди этих террас кажется каким-то райским дворцом.

Я молчал, не зная, что ответить ей на это, а она, глядя мне прямо в глаза, произнесла слова, от которых я потерял рассудок:

— Я очень люблю тебя, Гипа! — прошептала Марта и помчалась к своей тете.

Переполненный любовью, я словно парил на крыльях ангелов, когда поднялся к монастырским воротам, быстро пересек двор, опасаясь встречи с кем бы то ни было, и закрылся в келье. В голове, не переставая, звучали слова Марты: «Я очень люблю тебя…»

В ту ночь я заснул глубоким сном, одно радостное видение сменялось другим, и в каждом из них присутствовала Марта. На утро я проснулся другим человеком, совсем не тем, кого знал раньше.

* * *

Два дня я не проводил музыкальных занятий, а в четверг утром настоятель поинтересовался, на какой день намечено исполнение псалмов в церкви.

— Мы будем готовы, отец мой, в будущее воскресенье, — ни минуты не поколебавшись, ответил я, и лицо настоятеля просветлело от удовольствия.

В тот день Марта по обыкновению пришла раньше всех. Я не видел ничего дурного в том, чтобы мы, дожидаясь остальных, расположились в дальнем углу библиотеки. Марта была одета в черное бархатном платье, украшенное на рукавах блестящей красной лентой из шелка, шедшей от воротничка до манжет. Такая же лента окаймляла подол платья и лиф. В этом наряде Марта была похожа на одну из принцесс, которых я в детстве видел во сне, или на ангела, являвшегося мне в видениях в минуты просветления.

Прежде чем сесть возле меня, она сообщила, что по пути сюда встретила настоятеля и спросила его, годится ли ее наряд для исполнения псалмов, и он благословил ее… А потом добавила:

— И теперь у тебя уже не будет повода возражать против моего платья, хоть оно и облегает в груди, делая из меня красивую женщину.

— В этом платье или без него ты самая прекрасная женщина, из всех когда-либо живших на земле.

— Какие приятные слова! От них легко потерять голову… Но постой, почему ты не сказал, что велел караванщику подарить мне эти наряды? Я узнала об этом вчера от настоятеля.

— Я ничего ему не велел. Сказал только, чтобы он подарил тебе платье, а он подарил целых три!

— Он сделал это потому, что хотел сполна отблагодарить тебя, мой любимый!

— Что ты сказала, Марта?!

— Сполна отблагодарить.

— Нет, не это.

— А-а, ты имеешь в виду «мой любимый»… мой любимый, мой любимый.

Мы впились друг в друга глазами, и я совершенно позабыл обо всем, что творилось вокруг, и, думаю, она тоже. Мы не ощущали, как бежит время, обжигая друг друга страстными взглядами и не произнося при этом ни слова. Поглощенные собой, мы опомнились, только когда услышали шаги приближавшихся мальчиков и дьякона… И быстро сделали вид, что репетируем прямо здесь, в библиотеке.

Эта репетиция была самой лучшей: мы обменивались взглядами всякий раз, пока мальчики не могли нас видеть, а сидящий за столом дьякон кивал в такт мелодии. Но я обратил внимание, что Марта с большим усилием берет длинные ноты, и, когда все ушли, шутливо поинтересовался, почему так дрожал ее голос. Марта серьезно ответила, что у нее что-то не так в груди и что прошлой ночью она сильно кашляла. Ее слова обеспокоили меня. Но когда я догадался, что причиной стеснения в груди стал печной дым, тут же поднялся и пошел готовить отвар из семян, который смягчает кашель и действует как успокоительное. Принимая у меня отвар, Марта дотронулась до моей руки. Так мы в первый раз коснулись друг друга, и от этого прикосновения душа едва не покинула меня.