Три женщины одного мужчины - Татьяна Булатова

– Какие письма? – не поняла Евгения Николаевна.

– В телефон. – Кира Павловна никак не могла вспомнить это треклятое слово «эсэмэс».

– Вот, – протянул Вовчик свой мобильник, на экране которого подрагивал текст эсэмэски: «Сегодня в пять часов утра умер Евгений Николаевич Вильский».

– Ну и что? – не поняла, в чем дело, Желтая.

– А ты посмотри, с какого номера отправлено, – объяснил Владимир Сергеевич.

– С какого? – заинтересовалась Вероника и впилась взглядом в экран. Вместо традиционного набора цифр мерцала надпись «Женька Вильский». – С папиного! – ахнула она и в растерянности посмотрела на отцовского друга.

– Ты дальше смотри, – сказал Вовчик, по ходу поясняя: – Я, когда это увидел, думаю, что за черт, шутит, что ли, кто. С Женькиного номера. Может, телефон потерял. Пишу: «Кто это пишет?» Смотри, Ника, видишь?

– Вижу, – подтвердила Вероника. – «Кто это пишет?».

– Дальше читай, – попросил Владимир Сергеевич.

– «Последняя любовь Евгения Николаевича», – прочитала Ника и заплакала.

– Во как! – в абсолютной тишине крякнула Кира Павловна и обвела всех торжествующим взглядом. – «Последняя любовь!»

Несмотря на неудачные замужества, Марья Петровна Саушкина верила в любовь. И эту веру она пронесла через всю свою жизнь, хотя могла бы бросить на полдороге. Доверие к прописным истинам типа: «Не давай поцелуя без любви», «Любит не тот, кто тратит, а тот, кто бережет», «Любовь всегда права», «Если любит, то вернется» и т. д. – в ней воспитали советские школа, двор и девичьи альбомы, именуемые «Анкетами моих друзей». В них на вопрос: «Кем вы хотите стать?» юная Марья Петровна честно отвечала: «Женой военнослужащего» – и рисовала два проткнутых булавкой сердца. В зависимости от настроения из одного из них могла капать алая кровь, «заливая» нижнюю часть страницы, для пущей убедительности заштрихованную красным карандашом. Это выделенное алым цветом поле не было случайностью, на нем романтичная барышня обязательно оставляла подругам главный совет, которому сама старалась следовать неукоснительно:

В двенадцать лет любовь опасна,

В пятнадцать лет она вредна,

В семнадцать лет любовь прекрасна,

А в двадцать лет любовь поздна.

Этих «двадцати» Марья Петровна боялась как огня. Поэтому, как только она миновала отметку «15», в ее жизни появилась высокая цель, достигать которую коротконогая Машенька – студентка строительного техникума – ходила в гарнизонный Дом офицеров, где каждую пятницу и субботу играла музыка, под звуки которой и должно было состояться ее женское счастье.

Счастье не замедлило себя ждать, представ перед Машей Саушкиной в облике курсанта танкового училища по имени Завен.

– Разрешите пригласить вас на танец? – с акцентом рявкнул симпатичный носатый юноша, пытавшийся перекричать грохот музыки.

– Разрешаю, – с достоинством ответила студентка строительного техникума и сделала шаг навстречу судьбе.

– Завен, – шаркнул ногой низкорослый курсант-второкурсник.

– Марта, – представилась Машенька и тряхнула завитыми локонами с такой силой, что те послушно взлетели в воздух, а потом упали на плечи.

– Парта? – Завен почувствовал, что подвел собственную маму, «выбирая девушку по росту». «Жена не должна быть выше мужа», – звучали в его памяти мамины наставления. И в этом плане девушка, им избранная, целиком и полностью соответствовала выдвигаемым требованиям. Но, к сожалению, Завен не помнил, говорила ли мама о том, что у его возлюбленной может быть столь странное имя.

– Ма-а-арта, – прокричала курсанту в ухо Маша Саушкина. – Ма-а-арта.

– Ма-а-арта! – обрадовался Завен и от волнения сдвинул свои руки чуть ниже талии.

– Не надо, – ответила гордая девушка и качнула бедрами, пытаясь стряхнуть руки своего визави.

– Не буду, – тут же согласился курсант-армянин и по окончании танца отвел девушку на место.

То, что Маша, она же Марта, Завену понравилась, стало ясно буквально к началу следующего медленного танца. А то, что у молодого армянина на эту низкорослую даму серьезные виды, определилось уже к концу вечера. Больше к Машеньке никто из курсантов не подошел, потому что невооруженным взглядом стало видно: место занято!

– С таким же успехом ты могла сходить не на танцы в Дом офицеров, а на городской рынок, – прокомментировала дочерний выбор Машенькина мать, уставшая отвечать каждые пятнадцать минут на телефонные звонки настойчивого юноши. – Ты вообще представляешь, что такое жить с кавказским мужчиной?

– А ты? – не осталась в долгу Марта.

– Я-то представляю, – самонадеянно заверила ее мать. – Хотя и не жила.

– Тогда откуда ты знаешь? – Маше стало обидно за свой выбор.

– Рассказывали…

Но, видимо, рассказывали не то. Потому что, как только Завен впервые оказался в Машенькином доме в качестве ее молодого человека, вместе с ним туда «прибыли» букет хризантем, коробка конфет «Птичье молоко» и странный мясной продукт, называемый юношей «бастурма».

– Это от мамы, – поприветствовал он будущую тещу, и сразу стало ясно: вместе с ним в верейскую хрущевку «вселилась» армянская мама, наблюдавшая из своего далекого Еревана за ходом событий.

– Мартуся, – ласково звал Завен Машеньку и обещал ей золотые горы, как только закончит училище и увезет ее в дружественную заграницу.

– Завенчик, – сюсюкала с ним она, но, как только возлюбленный возвращался в казарму, становилась чернее тучи: не за горами было то время, когда придется предъявить паспорт, в котором черным по белому было написано: Марья Петровна Саушкина, 1955 года рождения.

– Чем тебе не нравится собственное имя? – искренне удивлялась дочерней упертости мать и упрекала в подобострастном отношении ко всему иностранному.

– А что в нем хорошего? – зажигалась с полоборота Маша. – Машка-какашка!

– Марта-парта, – парировала мать.

– И все! – подпрыгивала на месте девушка. – Только парта! А здесь: «Машка-какашка», «Машка-чебурашка», «Машка-промокашка». Ты вообще чем думала, когда мне имя выбирала?

– Нормальное имя, – защищала свой выбор мать и смотрела на дочь с жалостью.

– Ужасное имя! – всхлипывала Маша и вынашивала разные планы: от потери паспорта до дачи взятки должностному лицу.

На деле все оказалось гораздо проще: в соответствии с законом любой гражданин СССР имел гарантированное право изменить имя и фамилию на те, которые бы удовлетворяли его требовательный вкус.

– Только имя! – взмолилась Машенька и подала заявление в соответствующие органы.

– Рассмотрим, – пообещала дама при исполнении и выкрикнула: – Следующий!