Пленница - Хизер Грэм

Печальные размышления вождя были прерваны внезапным появлением Выдры. Одержимый неистовой яростью, он стоял по другую сторону костра.

Оцеола не приветствовал его. Выдра опустился на землю.

— Нам нужен Бегущий Медведь. Немедленно, — сказал он Оцеоле. — Я смирился с тем, что он дрался со мной, поскольку сам бросил ему вызов. Я смирился с тем, что он забрал белую женщину, чей скальп мог бы сейчас висеть на моем ружье. Бегущий Медведь сражался за эту женщину, и я уступил ему право на нее, поклялся не причинять ей вреда. Но он ушел в джунгли с белой женщиной, забыв о нас теперь, когда так нужен нам. Ты знаешь, где он. Скажи мне. Я пойду за ним.

Да, Оцеола знал, где скрылся Бегущий Медведь. Недавно, еще до рассвета, Дикий Кот ходил к нему, недолго говорил с ним. У Бегущего Медведя теперь возникла проблема — белая женщина, но Джеймс доверял Оцеоле, и он оправдает его доверие.

Дикий Кот уже не отправится к Бегущему Медведю, ибо счел необходимым подчиниться воле отца. От Филиппа прибыл посланец с сообщением, что белые требуют сына короля. Если бы он не выполнил требования, отцу угрожала бы виселица. И вот теперь Дикий Кот, храбрый воин, так нужный им сейчас, пленник белых.

Однако есть и другие, кто может позвать Бегущего Медведя. Выдра дал слово чести, но Оцеола не рассказал ему о тайном укрытии.

Вождь ощутил вдруг страшную усталость.

Порой, пробуждаясь, он чувствовал себя как прежде. Солнце словно возвращало ему силы, а потом казалось, что это ему лишь приснилось. В плохие дни смерть подступала совсем близко к Оцеоле. Как это часто теперь случалось, он предался воспоминаниям.

…Дикая Орхидея была тогда так прекрасна! Она взяла все самое лучшее от трех рас: кожа темнее меди, глаза чернее черного, курчавые негритянские волосы. Кровь белых смягчила се черты. В молодости Оцеола не раз просил ее держаться подальше от солдат, но Дикая Орхидея любила разнообразие жизни, в том числе и танцы. Поэтому задолго до стычки с Оцеолой Уайли Томпсон стал его врагом. Дикая Орхидея слишком приблизилась к белым, и ее схватили, приняв за беглую рабыню. Оцеола говорил, что прекрасная мулатка — его жена, но это ничего не изменило, а Оцеола в ту пору не обладал ни силой, ни властью, чтобы вернуть ее. Он лишь тайно последовал за солдатами, которые доставили Дикую Орхидею в цепях в Сент-Августин. Всю дорогу он искал возможности напасть на белых и освободить жену. Но они были слишком сильны. Оцеола чуть не плакал от ярости и бессилия. Потом стал ждать известий о том, кому ее продадут. На торгах Дикую Орхидею раздели донага. Ее купил белый человек с изможденным лицом и собирался отвезти на плантацию недалеко от Таллахасси. Все смеялись, когда она, обнаженная, стояла на торгах, говорили, что чувственная женщина станет развлекать в постели этого человека, а ее смуглая кожа будет великолепно смотреться на фоне белых простыней.

Оцеола уже тогда знал, что война приведет его к верной смерти, как и многих других, и страдал от собственного бессилия. Индейцы в ту пору еще не намеревались воевать, не собирали ружья и порох. Они были слишком слабы. И вот, когда Оцеола выжидал к югу от Сент-Августина, отчаянно надеясь освободить жену, он вдруг услышал, как радостный женский голос выкрикнул его имя. Дикая Орхидея появилась из чащи, бросилась к нему. За его женой, ведя на поводке ее пони, следовали братья Маккензи: Бегущий Медведь и его белый брат. Узнав о том, что произошло, они отправились к надсмотрщику и уговорили похотливого мерзавца продать женщину им. Оцеола не сомневался, что братья заплатили за нее немыслимую цену, но ни один из них никогда не упомянул об этом.

Сейчас обе его жены не такие юные и нежные, но Оцеола не забыл когда-то испытанные им желание и страсть. Он любил Дикую Орхидею все эти годы, как и Утреннюю Росу. Он любил своих детей от обеих жен, знал цену поддержки семьи. Все это началось с любви.

Оцеола не мог осуждать Джеймса Маккензи за его страсть. «Особенно, — он усмехнулся, — после того, как я сам увидел эту рыжеволосую красавицу».

— Оставь его в покое еще на одну ночь, — сказал Оцеола. — Пусть он посмотрит на закат солнца в своей роще еще раз, пусть увидит, как блекнет горизонт, как сверкает роса на рассвете.

— Оцеола, ты забываешь о том, что произошло.

Он нужен нам…

— Еще одна ночь не изменит ни хода войны, ни судьбы нашего или их мира. Утром я сам пошлю за ним.

Да, пусть Маккензи еще раз насладится своим диким раем, прежде чем все вокруг них взорвется.

Генерал Томас Сидни Джесэп сидел за столом, изучая приказы военного министра Джоэла Пойнсета и проклиная свою службу во Флориде. Сейчас он охотно предал бы анафеме вообще всех военных.

«Им пора спуститься с заоблачных высот!» — сердито думал Джесэп. Они не прислушиваются к нему, к его просьбам оставить семинолов в покое, позволить им бежать на юг и влачить свое жалкое голодное существование на ничейной земле, которой так много на этом наводненном москитами полуострове.

Он — военный, солдат до мозга костей, приехал во Флориду после войн с криками и знал, как сражаться с индейцами. Но если раньше, во Флориде, генерал осуждал своих предшественников за бессилие, то теперь во всеуслышание отрекся от своих слов, ибо нашел здесь сущий ад. Эту войну невозможно выиграть. Он пришел в отчаяние, поняв, что семинолы разделяются на группы и исчезают в джунглях, пока его солдаты рыщут по холмам и болотам. Джесэп приехал с надеждой быстро окружить семинолов и отправить их на запад. Пойнсета Джесэп считал способным стратегом, очень способным. Но генерал все равно проклинал его, ибо ют не оставил ему иного выбора, кроме истребления индейцев.

Джесэп вздохнул, проводя рукой по седым волосам. Он с горечью думал и о врагах. До того как в июне из лагеря в Тампе бежали семьсот индейцев, Джесэп полагал, что сломил сопротивление и война почти закончена. Но эти семьсот человек исчезли, видимо, спасенные своевольным Оцеолой.

Он ударил кулаком по столу. Индейцы не заслуживают пощады. У них нет даже представления о кодексе чести. Они коварны, хитры, вероломны. И если ему придется проявить вероломство по отношению к ним, значит, так тому и быть Джесэп отодвинул послание военного министра, взял перо и начал набрасывать приказы. Он направит их генералу Эрнандесу.

У Джесэпа так дрожали руки, что он положил перо. Однако дрожь не унималась. Не в силах избавиться от страха, Джесэп также не желал признать, что неприязнь к индейцам приведет к одному; его действия да и само имя будут прокляты.

День выдался прекрасный. Проснувшись, они увидели нежно-голубое небо и плывущие по нему белые облака. Тила пришла в восторг — она впервые поймала рыбу, проткнув ее острогой с молниеносной быстротой. Они зажарили рыбу, а на десерт поели орехи и фрукты.

Потом они пошли к реке. Тила научилась хорошо плавать. Увидев речных дельфинов, она обрадовалась. Теперь эти животные казались ей не уродливыми, а такими же привлекательными, как выдры или щенки.

— Смотри! — вдруг крикнула она Джеймсу.