Отцы-основатели - Мария Згурская

* * *

Еврейский народ не может, не желает и не обязан исчезнуть.

Не может — потому что внешние враги сплачивают его.

Не хочет — это доказали 2000 лет ужасных страданий.

* * *

Не обязан — это я, по следам многих других евреев, не потерявших надежду, попытаюсь объяснить в данном сочинении. Целые ветви еврейства могут завянуть и отвалиться, но дерево живет.

* * *

Я прекрасно понимаю, что одного разума недостаточно…

Молодежь, увлекающая за собой стариков, выносит их наружу на своих могучих руках и превращает утверждения разума в пламенный восторг…

Я верю, что поколение прекрасных евреев вырастет из земли. Маккавеи воскреснут!..

Евреи желают и создадут свое государство.

Мы должны, в конце концов, жить свободными людьми на нашей родине…

И то, что мы сделаем там только для нашего процветания, — осчастливит и обогатит всех людей в мире».

Жаботинский — классик сионистского движения, политик, писатель, поэт, драматург, публицист, лингвист, оратор и даже философ, хотя он сам никогда не считал себя таковым, борец за свободу и независимость еврейского народа, за право его проживать на своей земле. Статьи, романы, пьесы этого выдающегося сына русского еврейства переведены на многие языки, существует даже многотомное (хотя далеко не полное) собрание сочинений на иврите, но до сих пор не собрано все написанное Жаботинским по-русски.

Что мы, в сущности, знаем о Владимире (Зееве) Жаботинском? Одессит. Еврейский национальный лидер. Крупнейший сионистский деятель. Похоронен на горе Герцля в Иерусалиме. Улица его имени есть практически в каждом городе Израиля.

Фигура Жаботинского, его политическая карьера и литературное творчество сохраняют поразительную актуальность и сегодня. Издатели переиздают его романы. Держатели сетевых библиотек публикуют его статьи и фельетоны. Филологи копаются в его прозе, политологи актуализируют его политическую доктрину. А читатели — читают.

Жаботинскому припоминают сравнения арабов с папуасами и пророческие слова о том, что арабы никогда не пойдут на «добровольное соглашение», «ни за какие сладкие слова и ни за какие питательные бутерброды». Его называют отцом, ну, или отчимом, израильского (контр)терроризма и не забывают поэксплуатировать его фразу про то, что «каждый народ, в том числе и евреи, имеет право на своих подонков». В романах Жаботинского обнаруживают параллели с «Гаврилиадой», «Мастером и Маргаритой» и чекистской поэзией Багрицкого. А романтики цитируют его перевод одного из самых готических стихотворений в мировой литературе — «Ворона» Эдгара По.

Как талантливый русский прозаик и фельетонист, вовлекший в литературу Корнея Чуковского и многих других, под влиянием кишиневского погрома стал сионистом, порвал с русской средой и русской прессой и вообще «изменился совершенно»? Так как же это произошло?

Жаботинский родился и вырос в космополитичной Одессе, где евреи жили бурной интеллектуальной и культурной жизнью. Увлекшись журналистикой, Жаботинский стал опытным фельетонистом. Его жизнь изменилась в 1903 году, когда страх перед погромами, захлестнувшими Россию, добрался и до его города, и он вступил в группу еврейской самообороны.

В том же году Жаботинский принял участие в VI Сионистском конгрессе в Базеле, который отверг просьбу Теодора Герцля рассмотреть возможность предоставления убежища и создания еврейской автономии в Восточной Африке.

Во время Первой мировой войны, когда сионистский истеблишмент осмотрительно придерживался нейтралитета, Жаботинский стал движущей силой в формировании Еврейского легиона, чтобы сражаться бок о бок с союзниками.

В начале 1920-х годов, когда британские мандатные власти в Палестине регулярно капитулировали перед арабским нажимом, он организовал оборонительные силы против арабского разгула, — активные действия, за которые он сначала британцами был заключен в тюрьму, а позднее депортирован. Жаботинский был непреклонен в своей настойчивости на пути к созданию еврейского государства, каким его видел с самого начала Герцль. Прорыв сквозь приспособленческую позицию тогдашнего еврейского истеблишмента по отношению к Британии был неизбежным.

В 1925 году он основал ревизионистскую Сионистскую организацию и 10 лет спустя вывел ее из Конгресса.

В день поста 9 ава (годовщина разрушения первого и второго Иерусалимского Храма) 1938 года он произнес в Варшаве пронзительную пророческую речь, умоляя евреев Польши «рассмотреть под собой вулкан, который вскоре начнет извергать наружу свой огонь разрушения», и бежать, пока они еще в состоянии это сделать.

В 1940 году, в возрасте 59 лет, Жаботинский умер в штате Нью-Йорк после обхода почетного караула своего молодежного движения «Бейтар».

Писатель Кестлер писал: «Жабо умер… Незаметно ушла одна из величайших трагических фигур эпохи». Жабо — так называли его в близком кругу.

В Тель-Авиве у лейбористской газеты «Давар», которая выступала против каждого политического шага Жаботинского, вдруг вырвался крик души: «Талантливейшая скрипка, которой было суждено играть главную партию в оркестре еврейского возрождения, внезапно умолкла». Это было данью его грозной силе как полемиста и оратора, способного удерживать внимание аудитории на русском, иврите, идише, английском, французском и немецком языках.

В последний путь в Нью-Йорке его провожали 25 тысяч человек, включая сто пятьдесят раввинов и канторов. В 1964-м, через 24 года после смерти Жаботинского и через 16 лет после создания Израиля, когда Бен-Гурион ушел в отставку, израильское правительство разрешило исполнить завещание Жаботинского — перенести его прах в еврейское государство.

Он был похоронен на горе Герцля в Иерусалиме, рядом с могилой основателя сионизма. И было невероятное скопление народа, траурные колонны прошли через Тель-Авив, а потом через Иерусалим за гробом, покрытым национальным флагом. В похоронах участвовало не менее четверти миллиона человек, свыше 10 % еврейского населения Израиля того времени.

Как все эти таланты могли объединиться в одном человеке? Вспомним людей эпохи европейского Возрождения. Они тоже часто совмещали в себе массу качеств и талантов. Достаточно назвать Леонардо да Винчи. Жаботинский был последним человеком той эпохи, «случайно» родившимся на триста лет позже.

Он был настолько разносторонним человеком, что трудно дать его более или менее исчерпывающую характеристику. Но вот один характерный факт. Жаботинский был влюблен в Италию (по-итальянски говорил так, что в Италии его принимали за итальянца) и в национального героя этой страны Джузеппе Гарибальди. Дополняя высказывание Герцена, Жаботинский в одной из своих статей назвал Гарибальди «рыцарем человечества и человечности».

В статье «Мракобес» (1912) Жаботинский вложил в уста Гарибальди такие слова: «Я хотел отнять у Франции нашу Ниццу, потому что она наша, но когда на французскую землю ступили прусские войска, я созвал своих старых товарищей и ринулся в Дижон защищать французскую свободу и целость французской земли. Я посвятил свою жизнь Италии, но и на необъятных равнинах и лесах Южной Америки помнят меня, ибо и там я боролся с тиранами в рядах революционных армий Бразилии, Аргентины, Перу…