Кронштадтское восстание. 1921. Семнадцать дней свободы - Леонид Григорьевич Прайсман

Дзержинским[640]. О массовых расстрелах матросов в Холмогорском лагере существуют только косвенные данные.

Петербургский историк Е. И. Кондрахина выступила на дискуссии о Кронштадтском восстании на Портале публичной истории 29 марта 2021 г. с интересным сообщением о группе кронштадтцев в 19 человек, в которую входили члены ВРК: Н. В. Архипов, матрос с Петропавловска; Г. П. Тукин, секретарь Кронштадтского ВРК, электромонтер в Кронштадтском порту; Л. И. Белов, сотрудник газеты «Известия Кронштадтского ВРК»; члены революционных троек. В Финляндии они содержались в лагере Туркинсаари и использовались на тяжелых работах. Весной и летом 1922 г. они стали возвращаться в Советскую Россию еще до объявления амнистии 2 ноября 1922 г., под которую они не попадали. Их арестовали и посадили в Дом предварительного заключения. После года следствия кронштадтцы, требуя его окончания, объявили голодовку. В конце концов они все были приговорены к 3-летнему заключению и были направлены в Соловецкий лагерь[641].

В это время в тюрьмах и лагерях существовал режим особого содержания политических заключенных, принадлежащих к социалистическим партиям и членам различных анархистских групп. Остальные политзаключенные считались контрреволюционерами, и на них условия этого режима не распространялись[642]. Несмотря на то, что в эту группу кронштадтцев входили 4 анархиста, 2 социалиста-революционера и 1 социал-демократ, они настаивали на том, чтобы вся группа называлась беспартийной, но пользовалась политрежимом. На этом основании они отказались выходить на общие работы, одновременно они послали декларацию в ЦК РКП(б) с признанием советской власти и с просьбой о смягчении наказания. Забаррикадировавшись в бараках, они отказались из них выходить. В конце концов, один из главных руководителей Соловецкого лагеря Ф. И. Эйхманс сообщил им, что они будут перевезены в политскит. Их перевезли на остров Большая Муксалма, где к этому времени уже находились анархисты и социалисты. Они жили как политзаключенные в политските и через избранного старосту общались с представителями администрации. Это происходило осенью 1923 г. В это время лагерная администрация начала ужесточать условия содержания политзаключенных. 19 декабря 1923 г. в результате провокации, устроенной руководством лагеря, охрана открыла огонь по заключенным Савватиевского скита. В результате 6 человек были убиты и 2 ранены. В ответ начались бурные собрания политзаключенных с обсуждением дальнейших мер борьбы против произвола.[643] В них участвовали и кронштадтцы. Во время этих обсуждений в феврале 1924 г. стало известно об обращении кронштадтской группы в ЦК РКП(б) с признанием советской власти. Это вызвало негодование всех остальных политзаключенных, и по требованию правых эсеров лагерная администрация удалила их из политскита. Кронштадтцы объявили голодовку и держали ее 9 дней. Но после обещания лагерного начальства, что вскоре должна приехать комиссия ВЦИК и их освободят, они согласились поселиться в Соловецком Кремле, но их стали выводить на общелагерные работы, т. е. они были лишены статуса политзаключенных. В конце весны 1924 г. приехала комиссия ВЦИК и объявила, что они будут свободны. Они продолжали работать на общих работах, но провокации администрации не прекращались. Летом 1924 г. трое кронштадтцев были заключены в карцер, где они объявили голодовку, к которой присоединилась и часть группы, остававшейся в Кремле. Один из участников голодовки В. Юдин в финском лагере заболел туберкулезом и очень тяжело переносил голодовку. На 14-й день голодовки заключенные были освобождены из карцера. Осенью 1924 г. кронштадтцы были освобождены с лишением права проживания в шести городах, в т. ч. Кронштадте, Ленинграде, Москве[644].

В этой истории самое интересное то, что и через несколько лет после восстания кронштадтцы оставались верны своим лозунгам о власти Советов и, несмотря на компромиссы с правящей большевистской партией, были готовы к совместным действиям с социалистами и анархистами, добиваясь соблюдения прав политзаключенных.

С делами арестованных разбирались стремительными темпами. Достаточно сказать, что первое заседание чрезвычайной тройки состоялось 20 марта. В этот же день прошли два заседания выездной сессии Окружного Реввоентрибунала Петроградского военного округа. Они были открытыми. На одном приговорили к смертной казни 13 командиров и членов судового комитета линкора «Петропавловск». Приговор сразу после суда был приведен в исполнение. В приговоре указывалась причина такой спешки: «Настоящий приговор в силу создавшейся в Крепости Кронштадт боевой обстановки и для поддержания боевой способности воинских частей и судов и восстановления революционного порядка привести в исполнение немедленно»[645]. На другом перед чрезвычайной тройкой предстало 167 матросов с «Петропавловска». Поскольку всех матросов мятежного линкора считали белогвардейцами, они были приговорены к расстрелу[646]. 21 марта тройка приговорила к смертной казни 53 матроса с линкора «Севастополь», 33 – из машинной школы. 22 марта только по двум протоколам были приговорены к смерти 334 человека. Сколько всего в этот день было вынесено смертных приговоров, мы не знаем. 20 апреля Президиум Петроградской ЧК вынес приговор ряду членов ВРК, членам судовых комитетов, работникам редакции «Известия ВРК», командирам, рядовым восставшим, членам комитетов действия на ледоколах «Огонь» и «Трувор», распространителям прокламаций, командирам и красноармейцам 1-го Морского воздушного дивизиона. Всего по этому делу проходило 82 человека, 41 из них был приговорен к расстрелу[647].

Обоснования ряда приговоров поражают своей нелогичностью и полным отсутствием каких-либо доказательств вины. Например, в приговоре Я. И. Белецкого, командира линкора «Севастополь», сказано: «Как только услышал, что в связи с волынкой в Петрограде в Кронштадте тоже поднялась буза, уехал 26-го февраля в Петроград якобы в отпуск по 3 марта, на самом же деле приехал в Петроград в день ареста, т. е. 2-го марта, и не к себе на квартиру, а к знакомым, где и был арестован»[648]. В мятеже он не участвовал. При первых признаках волнения уехал из Кронштадта. Кроме того, что бывший капитан 2-го ранга дворянин, то есть человек неправильного происхождения, иной вины за ним не было, а его приговорили к расстрелу. И. М. Бурлаков, до мятежа командир форта № 6, арестованный восставшими, после освобождения из-под ареста сыграл видную роль в штурме Кронштадта, что было признано в обвинительном заключении. Но он тем не менее был приговорен «к 1 году принуд. работ с содерж. под стражей», хотя по тому, как действовали так называемые суды над кронштадтцами, такой приговор был довольно мягким. Н. А. Устинов, по происхождению из мещан, красный командир, член РКП, командир батареи, был помещен восставшими под домашний арест, но «был оставлен на своем посту, по его показанию, поступал согласно советам бывшего командира форта Бурлакова, стараясь своими действиями не причинить вреда Красным Войскам. Других обвинительных материалов не имеется». На такой шаткой обвинительной базе Устинов, действовавший согласованно с Бурлаковым, был абсолютно ни за что приговорен к расстрелу[649].