Найди меня - Дж. С. Монро

– О чем? – спросил Джар и тут же пожалел об этом, слыша смущенное бормотание Карла:

– О питательных клизмах. И еще о какой-то «приобретенной беспомощности».

– И что там?

– «В 1960 годах они опробовали этот метод на собаках, причиняя им такую боль, что животные уже не пытались сопротивляться», – читал Карл пост.

– А потом стали практиковаться на узниках Гуантанамо?

– Так здесь написано. Судя по всему, заключенные становились более послушными и сговорчивыми, когда они чувствовали, что потеряли контроль над окружением. А идея состоит в том, чтобы «выработать пассивную реакцию на травмирующие события». Не знаю почему, но мне кажется, что делать такое с животными гораздо хуже.

Джар в недоумении вскинул на друга глаза.

– Я имею в виду Гуантанамо; там же содержатся вражеские комбатанты, – сказал Карл. – Плохие парни.

– Ну, не все.

– А собаки? Они же ничего плохого не сделали, бегали себе, тявкали, обнюхивали своих сучек, и вдруг их забирают в лабораторию и начинают мучить. Чем они заслужили это?

– Все лучше, чем питательные клизмы, – пробормотал Джар.

– Виндалу подойдет?

Друзья вздрогнули – Макс принес в офис два коричневых бумажных пакета со жгучим индийским кушаньем.

Кромер, 2012 г.

Слегка покачиваясь и спотыкаясь, Кирстен проходит в ванную. Сегодня вечером она много выпила, мы все много выпили. Э. проболтала с ней на кухне добрых два часа – наверное, жаловалась, что мужчины не умеют раскрываться и рассказывать о своих чувствах и эмоциях.

Я уже убедился, что камеры в гостевой комнате работают, но удержаться от того, чтобы не подсмотреть, не могу. Выпитое ранее шампанское заглушило во мне остатки вины. Сейчас час ночи, и я надеюсь, что мое терпение будет вознаграждено. Кирстен так энергично чистит зубы над раковиной, что ее ягодицы дразняще подрагивают от усилий. Я сказал ей до этого, что горячей воды предостаточно и она может принять ванну. Увы, похоже, у Кирстен другие намерения. Она поворачивается и осматривает ванную комнату, обводя взглядом стены и потолок, а потом переводит взгляд на центральный светильник. Неужели она заметила камеру? Кирстен смотрит мне прямо в глаза. Я выдерживаю ее прекрасный взгляд; но любви в нем нет – только негодование и подозрение.

Кирстен снова отворачивается к раковине; теперь она пристально смотрит на зеркало и даже проводит руками по его раме, пытаясь заглянуть за него. Что у нее на уме? Вот она выходит из ванной в комнату и там продолжает делать то же самое: осматривает стены, снимает картину и, убедившись, что за ней ничего нет, вешает на место, а потом аккуратно снимает книги с маленькой книжной полки над туалетным столиком.

Во рту у меня пересохло. Кирстен стоит посередине комнаты, озираясь по сторонам. И опять поднимает глаза вверх – на светильник и на меня. О Господи, что-то привлекло ее внимание!

Кирстен подходит к изножью кровати, подхватывает деревянный стул и, переставив под светильник, встает на него. От ее пьяной неустойчивости не осталось и следа. Она внимательно изучает светильник и даже то место, где провода подходят к потолку. Ее ягодицы сейчас так близко к камере, что я бы мог до нее дотянуться и хлопнуть по ней рукой. Мне даже кажется, что я улавливаю сладкий аромат ее тела (цитрусовый?).

Что мне сказать ей? Объяснить, что мне нужна охрана? Наплести что-нибудь о том, что записи на пленках с камер видеонаблюдения стираются через двадцать четыре часа? Как, черт возьми, она догадалась? Неужели Э. все знает и предупредила ее? А может быть, она уже и здесь, в сарае, побывала?

Камеры совсем маленькие, замаскированы под крошечные шурупчики. И Кирстен должна была знать, что искать. Если у нее нет шуруповерта или отвертки, я в безопасности.

Проницательная гостья спускается со стула и ставит его обратно к изножью кровати. И садится на кровать. Ну же, давай, Кирстен! Перестань валять дурочку! Тебе давно уже пора раздеться.

Но она этого не делает. Ей все известно. Но откуда, черт подери? Кирстен отворачивает одеяло и ложится в постель в одежде. И выключает подсветку…

А теперь Кирстен плавает передо мной в воде, делает все новые и новые круги, стараясь удержаться у поверхности и, то и дело, бросая на меня отчаянные взгляды. Я приглушил свет в сарае – он стал кроваво-красным, как в подводной лодке.

Ноги Кирстен сводит от усталости, ее тело уходит под воду. Четыре минуты тридцать секунд. Чем дольше она пробудет в воде, тем более дезориентированной станет. Пока не наступит конец. Паника изматывает.

Но вдруг – без всякого предупреждения – Кирстен собирается с последними силами, царапает стенки лабораторного стакана и цепляется своими коготками за его ободок. А в следующую секунду она уже выбирается наружу и садится на столе, торжествующе глядя на меня. Слишком много воды было в стакане. Я хватаю Кирстен и бросаю ее в темноту.

Я опоздала на свидание, но Джар рад меня видеть. Мы договорились встретиться в парке, на бетонной скамейке, подальше от людских глаз. Чтобы быть только вдвоем. Я вымыла лицо водой, которую приберегла заранее (мой охранник отключает электричество, когда уходит, и умывальник с туалетом сильно воняют). А потом я надела ту самую одежду, которую он принес мне несколько месяцев назад: широкие штаны в стиле Али-Бабы и куртку из флиса. Причесываться мне не надо – моя голова обрита наголо.

Сегодня вечером я просто хочу поговорить, без выпивки и развлечений. Я хочу рассказать кое-что Джару, перебрать в памяти то, что на самом деле случилось со мной.

– Я не писала предсмертной записки, – заговариваю я первой.

Потому что я уверена, что не посылала Джару сообщения по электронной почте. Мой охранник показывал мне эту записку множество раз за все эти годы, говорил, будто я оставила ее в папке «Черновики» в компьютере Эми. Джар берет мои руки в свои. А они у него гораздо больше моих. И более ухоженные. Я кручу серебряное кольцо на его большом пальце.

– Я должен был понять, как сильно ты горюешь по отцу, – доносится до меня голос Джара. – Хотя ты никогда ничего не говорила.

– Мне было очень тяжело после смерти отца.

Я привыкла разговаривать сама с собой, я знаю, как звучит мой голос. И сейчас я очень удивлена, уловив в нем эмоциональные нотки. Я думала, что вычеркнула из своей жизни все чувства.

– Ты пошла на прогулку в два часа ночи. Почему? – спрашивает Джар.

– Мне нужно было проветрить голову и поразмыслить. Я уверена, что оставила в своей комнате только записку о том, что ненадолго отлучаюсь из дома. Записку, написанную от руки.

– Но не предсмертную?