Кошмарных снов, любимая - Анна Джейн

– Ричард, – мягко сказала Джесс, поднимая на него уставший взгляд. – Вы узнали, что произошло с доктором Ферт?

– Частично. То, что произошло с Элен, не поддается логическому объяснению, – признался мужчина. – По уверению нескольких сотрудников, спустя час после ухода одной из клиенток Элен вышла из своего кабинета вместе с мужчиной. Хотя никто не видел, чтобы он вообще входил в здание. Они ушли за руку, и после этого Элен больше не появлялась на работе. Даже личные вещи не забрала. Позвонила и сообщила, что улетает. Куда – я так и не смог выяснить, прошу извинить. Никто ничего не знает – ни бывший муж, ни дети, ни подруги. Элен объявила всем, что нуждается в отдыхе. И улетела.

Неужели мать была права? Все из-за мужчины?

– Вот оно что, – задумчиво сказала Джесс, сдувая прядь волос с лица.

Эта информация отчасти обрадовала – ей не хотелось, чтобы с Элен что-то произошло.

Но с другой стороны, стало обидно. Неужели профессионал может поступить столь опрометчиво? Почему Элен бросила ее одну, хотя прекрасно знала, что Джесс нужна помощь. И не только Джесс – у нее было множество клиентов.

Это непрофессионально.

Это неэтично.

И глупо.

Хотя, если бы однажды за ней пришел Брент, она бы пошла следом за ним, забыв обо всем на свете!

Перед глазами возникло любимое лицо. Сердце Джесс наполнилось теплотой.

– Что это был за мужчина? – спросила она, машинально листая меню.

Ей вдруг показалось, что на плечи ее легли горячие мужские ладони, и она моментально оглянулась – но за спиной никого не было. Лишь пустота.

– Никто его прежде не видел, – пожал плечами доктор Синглтон, который внимательно наблюдал за Джесс. – Двадцать пять – тридцать лет. Высокий, худощавый, беловолосый. Как сказал кто-то из персонала – похожий на альбиноса: белые брови и ресницы. Это не клиент Элен и не родственник. Среди ее друзей и поклонников его никогда не было.

Джесс тотчас вспомнила Тумана Осени. Ей стало нехорошо, и слегка закружилась голова. Кто же он – ее галлюцинация или реальный человек?

К ним подошел официант и принял заказ. Джесс назвала первое попавшееся на глаза блюдо и попросила виноградный сок.

– Это еще не все, – сказал доктор Синглтон. – Мне посчастливилось иметь приятеля, который смог помочь с информацией. Элен улетела в Рио-де-Жанейро на следующее утро, как ушла с работы. Правда, уже одна.

Джесс кивнула, принимая информацию к сведению.

– Но есть одна странность, – продолжал доктор Синглтон, не сводя с Джесс взгляда.

– Какая же?

– Той клиенткой были вы.

Джесс вздрогнула.

– После меня Элен… решила все бросить? Господи, – нервно хмыкнула она. – Вы думаете, это я виновата в случившемся?

– Ни в коем случае! – твердо произнес доктор. – Я не имел в виду это, нет, Джессика. Я веду разговор к тому, что, возможно, уже проводя терапию с вами, Элен была… Не в том состоянии, чтобы ставить, скажем так, диагнозы. Адекватно ставить, – поправил он сам себя. – Вы просто должны – нет, обязаны проконсультироваться с другими специалистами. Во избежание проблем со здоровьем. Обещайте мне.

– Хорошо, – слабо улыбнулась Джесс.

Доктор Синглтон был так любезен, что дал ей несколько визиток. И пообещал помогать и поддерживать во всех начинаниях.

– Вам не везет с докторами, – констатировал Ричард уже после того, как им принесли заказ.

– Не везет, – грустно подтвердила Джесс, даже не притронувшись к бифштексу, который заказала. – А что с доктором Хендерсом?

– Стюарт находится на лечении… – Доктор Синглтон смущенно замолк. Видно было, что он не хотел говорить об этом, но проигнорировать вопрос Джесс не мог. – Перенапряжение, проблемы на работе и дома – все это вылилось в психоз. Но не будем о грустном. Расскажите, как ваши успехи?

Джесс не знала, что ей рассказывать.

Похвастаться раздвоением личности? Реалистичными галлюцинациями? Ночными кошмарами?

Несомненно, это успех.

Ужин проходил в относительном молчании. Доктор Синглтон больше говорил сам, за что Джесс была ему благодарна.

Однако время от времени ей продолжало казаться, что на нее смотрят.

Смотрят внимательно, пристально. Не оценивающе, как часто делают мужчины в барах или клубах, а покровительственно – как на вещь.

От этого взгляда Джесс пробирал мороз. Изнутри. Будто под кожей ее гладили холодными липкими пальцами изо льда.

А потом она увидела снеговика. Знакомого – двурукого. Хотя на улице совершенно не было снега.

Чудовище по своей привычке заглянуло в окно и весело ей помахало.

Как старому приятелю.

Вместо морковки сияла дыра, из которой хлестала бордовая струя. Она попадала на окно, оставляя капли и безобразные потеки.

Только никто, кроме Джесс, этого не видел.

Ничье больше сердце не стало стучаться сильнее.

Ничьи пальцы не стали трястись, как в лихорадке.

Ничья душа не скулила и не рвалась прочь из тела, подальше от всех этих ужасов, туда, в темное вечернее небо, на котором под слоем облаков и смога зажглись первые звезды.

Звуки пропали. Краски померкли. Запахи исчезли.

Все стало стерильным.

Джесс так сильно сжала бокал с виноградным соком, что тот треснул.

Сок вперемежку с кровью побежал по ее ладони к запястью и локтю.

Но Джесс не чувствовала боли. Она смотрела в сияющие алым огнем глаза чудовища.

Заставляла смотреть. Из последних сил. Каждую долгую секунду борясь с собой.

«Что тебе надо?! Что тебе от меня надо?!» – думала она отчаянно, надеясь, что снеговик услышит ее.

И он услышал. Нарисовал на забрызганном густой рубиновой жижей окне кривое сердце.

Джесс передернуло и затошнило.

– Джессика, что с вами? Джессика! – услышала она и с трудом вернулась обратно в мир с цветами, запахами и звуками.

Доктор Синглтон аккуратно взял из ее окоченевших, как у трупа, пальцев треснутый бокал и осколки. Официант убрала остатки сока и принесла бинт и пластырь, отчего-то принося извинения. Будто бы она была виновата в том, что Джесс разбила стекло.

Ей забинтовали руку, хотя порез был совсем неглубоким. Так, царапина.

– Не знаю, как это произошло, – призналась тихо Джесс.

Ее взгляд вновь устремился к окну.

Снеговика не было.

Только плакал за столиком около окна маленький мальчик. Он кричал навзрыд, показывая пальцем в окно, и испуганная мать не могла успокоить его.