Мечтатели Бродвея. Том 1. Ужин с Кэри Грантом - Малика Ферджух

Посреди 5-й авеню, в холле самого большого в мире обелиска, их встретили маленькие плюшевые и нейлоновые Кинг-Конги, во множестве покачивающиеся в витринах.

– Музыкальное, монументальное… и брутальное! – прыснула Дидо.

Хоть и битком набитая, кабина лифта летела вверх легко, как воздушный шарик. К сороковому этажу заложило уши. На восьмидесятом Джослин и Дидо вышли, смеясь, слегка оглушенные. Второй лифт поднял их еще на шесть этажей, прямо к небу.

Народу на обеих смотровых площадках, открытой и закрытой, было много. Вокруг гудела пустота. Темноволосая женщина в накидке из толстой шерсти любезно посторонилась, пропустив их к решетке ограждения. Бетонный пол вибрировал, и казалось, будто небоскреб качается.

Манхэттен сверху выглядел тем, чем он и был: островом, усеянным маяками. Маяк Крайслер. Маяк «Уолдорф-Астория». Маяк RCA. Маяк Флэтайрон…

– Видишь голову сыра, вон там? Если войдешь внутрь – это Тадж-Махал, – шепнула ему Дидо. – Радио-сити-мьюзик-холл.

Девушки в «Джибуле» часто о нем говорили. Там что ни день были громкие премьеры фильмов или спектаклей, и они сетовали, что не могут попасть.

– С этой стороны, – рассказывал гид у входа на закрытую смотровую площадку, – бомбардировщик В-25 врезался три года назад в сорок пятый этаж. Из-за тумана. Последние слова пилота были: «Я ничего не вижу, даже Эмпайр-стейт…» Четырнадцать человек погибло, но небоскреб выстоял!

Джослин придвинулся ближе к Дидо. Ветер здесь был сильнее и холоднее. Он открыл рот, чтобы задать свой вопрос…

– Смотри! – перебила она его. – Каток Рокфеллер-центра. Отсюда он похож на осколок зеркала Снежной королевы.

Снежная королева с волосами цвета платины, в длинном меховом манто, подошла в эту минуту к брюнетке в шерстяной накидке. Женщины сделали то, что Марселина, младшая сестренка Джослина, называла «помадным поцелуем»: тщательно накрашенные губки издали чмок в воздухе, не прикасаясь друг к другу.

– Вау, Барбара! – воскликнула первая. – Норка? Настоящая? Oh my God… Да ты просто Лана Тернер!

Они повернулись спиной к пейзажу и защебетали. Дидо отошла купить два жетона для телескопа. На них можно было смотреть три минуты. Рядом с ними две подруги так и стояли спиной к панораме, увлеченные разговором.

– Вид просто обязан быть не хуже, чем в подзорной трубе призрака у миссис Мьюр, – тихо заметил Джослин.

И вид был хорош. Он увидел крыши, террасы с бассейнами, пустыми зимой. Феерию паромных огней на Гудзоне. Темный параллелограмм Центрального парка… Они по очереди смотрели в телескоп, а тот тикал – тик-тик-тик, – отсчитывая время.

– Это Джим тебе подарил? – говорила рядом брюнетка в шерстяной накидке с ноткой зависти в голосе. – Расскажи! Как тебе удалось?

– О, – блондинка пожала норковыми плечами. – Мы были в кино. Кларк Гейбл и эта, знаешь, рыжая. Вот, и я сказала Джиму: «Красивая норка, правда?» Джим ответил: «Золотые слова». Тогда я ему: «Ты ведь подаришь мне такую на день рождения, правда?» А Джим опять: «Золотые слова». Ну и вот. Я не отказалась. Разве можно, если мужчина так хочет доставить тебе удовольствие?

Они отошли, хихикая. Три минуты истекли.

– Манхэттен похож на вечный именинный пирог со свечками, – заметил Джослин.

Они помолчали. Джослин сказал себе, что момент самый подходящий.

– Ой, смотри! – вдруг воскликнула Дидо.

Придерживая одной рукой шапочку, она на что-то показывала. Прямо над ними, на шпиле Эмпайр-стейт, зависло облако. Белое на фоне темного неба, пышное, как перина, неподвижное, оно казалось… живым.

– У него форма зонта, – заметил Джослин. – Довольно странно. Для облака, я хочу сказать.

Да, это было удивительное облако. Некоторое время они смотрели на него со странным ощущением – будто и оно на них смотрело.

– Оно как будто ждет, – тихо сказала Дидо. – Кого?.. Подружку?

Она наклонила голову и прижалась лбом к решетке парапета, пытаясь посмотреть вверх. Часть толпы тем временем скрылась внутри.

– Как ты думаешь, можно растянуть здесь транспарант? – вдруг прошептала Дидо, блеснув глазами. – Вдоль фасада?

– Транспарант? Зачем здесь транспарант?

– Длинный-длинный, с надписью огромными буквами: «Нет Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности! Нет допросам! Нет доносам!» Снизу всем будет видно! Отовсюду! О, как было бы здорово…

– Ты свободна двадцатого? – поспешно выпалил он. – В Пенхалигоне будет новогодний бал, и я хочу… я хотел бы…

Он сбился и замолчал, как за последнюю надежду, цепляясь за ее улыбку.

– Да, – сказала она наконец. – Двадцатого я свободна.

– Ты… согласна быть моей дамой?

Улыбка стала шире, мед ее взгляда, теплый, хмельной, жгучий, растекся в сердце Джослина, согрел замерзшие руки и ноги.

– Я буду рада, Джо.

Рада… Он облегченно вздохнул. Гора с плеч. Счастье. Джослин зажмурился от внезапно ударившего в голову хмеля, на секунду закружилась голова, и повлажнели ладони. Дидо поправила кошку на голове и повернулась к лифту, который как раз подъехал.

Открывая решетку, лифтерша обратила внимание на затуманенные глаза Джослина.

– Головокружение от высоты? – спросила она, перекатывая жевательную резинку из-за одной щеки за другую.

Он посмотрел на нее с таким видом, что девушке померещился пар над закипающим молоком.

Джослин ощутил под ногами асфальт со знакомым и неотвязным чувством, будто только что сошел с корабля на твердую землю. Стоя у головокружительной вертикальной стены, Дидо задрала голову. Потом посмотрела на Джослина с улыбкой, чуть тронутой жалостью.

– Я уверена, – сказала она, – что Джеффри одобрит мою идею с транспарантом. Он скажет, что я гений.

Она нарочно пощекотала его ревность, и это было лучезарным обещанием. Благословив про себя Джеффри, Джослин посмотрел вверх.

На шпиле гигантского обелиска так и висело, застыв, странное облако в форме зонта.

1948. Незадолго до Рождества…

Прошло пять дней, а облако-зонт всё еще было на месте.

Стальной шпиль Эмпайр-стейт-билдинг пронзил его, точно стрела Купидона. Только зеваки, влюбленные да поэты-песенники заметили его над небоскребом. Всем остальным в эти дни было недосуг.

Облаку и дела было мало, оно ничего не боялось, и уж тем более людей. Разве что жар солнца, пожалуй, мог бы заставить его дрогнуть или даже испариться. Но солнца не было и в помине достаточно давно, чтобы облако чувствовало себя прочным и неуязвимым.